Черные дыры в Российском Законодательстве 2002'2
	Home Поиск Издания Контакты k-press.ru

Продолжается подписка на наши издания! Вы не забыли подписаться?

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ КРИМИНАЛИЗАЦИИ

Антонов А.Д., к.ю.н., главный юрисконсульт
Международный Московский Банк

ВВЕДЕНИЕ

Криминализация, являясь главной составляющей уголовно-правовой политики, представляет собой «объявление общественно опасных деяний преступлением» (у данного определения имеется несколько мало чем отличающихся друг от друга модификаций).

Краеугольным камнем всей теории криминализации является проблема оснований уголовно-правового запрета, то есть тех факторов, которые «обусловливают допустимость, возможность и целесообразность признания общественно опасного деяния преступным и уголовно наказуемым». Для того, чтобы исследовать данную проблему, необходимо очертить «теоретическую модель», как именует ее А.М. Яковлев, определяющую «основания, средства и способы криминализации и декриминализации», отвечающую на вопросы о том, почему создается и отменяется данная норма уголовного права, и на вопрос — как, по каким социальным и психологическим законам живет эта норма в обществе.

Представляется необходимым первоначально определить место криминализации в системе социального контроля и в жизни общества в целом, ее социальные функции и влияние на общественное и индивидуальное сознание, и лишь затем перейти к рассмотрению системы основных понятий и категорий теории криминализации.

1. КРИМИНАЛИЗАЦИЯ В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНОГО КОНТРОЛЯ

Понятие социального контроля

Существуют два взаимосвязанных подхода к изучению социальных взаимодействий, в рамках которых протекает процесс правотворчества в сфере уголовного права. Можно сопоставить между собой объективные потребности общества, интересы социальных групп и проследить их влияние на содержание уголовного законодательства. Такой подход с достаточной степенью разработан в уголовно-правовой литературе.

С другой стороны, сопоставление уголовного закона с определяющими его условиями может быть дополнено с точки зрения показа закономерностей создания нормы уголовного права. Для этого необходимо рассматривать указанный процесс под углом зрения закономерностей регулирования общественных отношений, т.е. механизмов социального контроля. Криминализация является существенным элементом этого контроля.

В литературе было предложено определение социального контроля как исторически сложившейся системы воздействия на личность, направленной на организацию ее деятельности в рамках принятых правил и социальных ценностей, выражающих общественные интересы. Таково его понятие в широком смысле слова. Социальный контроль в этом смысле определялся как «одна из форм управления деятельностью общественных субъектов, способ саморегуляции жизни социального организма, обеспечивающий функционирование всех его элементов в рамках определенной урегулированности и порядка». Однако индивидуум не является пассивным объектом контроля, в процессе осуществления которого соотносятся между собой гражданин и государство. Активность индивидуального сознания и его относительная самостоятельность служат одной из причин формирования новых взглядов на вопросы права и социологии. Например, уже в 1991 году А.С. Ахиезер указал, что под социальным контролем следует понимать «способность общества делать себя предметом своего рассмотрения и реагировать на отклонение от идеального состояния». Правда, автор данного подхода делает оговорку, что в любом обществе контроль существует как «система разнородных механизмов, способов, фиксирующих и запрещающих отклонения действий людей за рамки допустимого».

На сегодняшний день понятие социального контроля остается не вполне определенным. Однако можно утверждать, что от восприятия социального контроля как системы механизмов, «которые ... направлены на превенцию отклоняющегося поведения», современная наука приходит к пониманию того, что таковой является инструментом, дающим обществу «способность контролировать взаимообмен в интересах своего функционирования».

В схеме социального контроля необходимо выделить два вида социально значимых действий, а именно: индивидуальные действия (деятельность индивидов) и действия социальные (деятельность общества, которое и определяется, собственно, как «организация социального контроля»). Совершаясь в обществе, сами по себе индивидуальные действия изначально в своей природе еще не содержат социального качества. Они приобретают таковое только в ходе взаимодействия с нормами и ценностями общества. В рамках данной эпохи и социальной общности возникает в сфере повседневного сознания иллюзия изначальной подразделенности деяний по самой своей сути на положительные или отрицательные. «Между тем, — отмечает А.М. Яковлев, — из принципа историзма, из признания социальной обусловленности критериев оценок актов индивидуального действия вытекает также и положение о том, что ... социальный контроль, по существу, начинается именно с придания значения, социального смысла индивидуальным актам действия». Приобретаемое определение сущности индивидуального акта является первым этапом в процессе функционирования системы социального контроля.

Чтобы признать деяние опасным, необходимо располагать системой оценок, разделяемых социальным образованием. Оценки, даваемые актам индивидуального поведения, могут носить отрицательный характер, быть социально нейтральными или же положительными. При этом указанные оценки образуют шкалу. Наглядным примером социальной шкалы оценок служат нормы права, которые располагаются по шкале, начиная от норм, поощряющих положительное поведение, и вплоть до норм, наказывающих за общественно опасные действия.

Социальная структура предопределяет господствующее положение в системе подобных шкал тех норм и правил, которые разделяются господствующими социальными группами. По признанию английского теоретика права М. Фримена, «правовые стандарты — зеркало общества. Общество собственников определит социальное отклонение в соответствии со своей концепцией собственности, а религиозное общество заклеймит определенное поведение как ересь... С неизбежностью могущественные группы преуспеют в закреплении в законе того, что они считают законным, и запретят в законе то, что они не одобряют». Социальная шкала оценок индивидуальных актов поведения непосредственно определяется системой социальных ценностей общества на данный период времени.

Спектр таких ценностей достаточно разнообразен — это ценности моральные и этические, идеологические и культурные, в некоторых системах — религиозные, национально-этические, экономические, эстетические и пр. Они непосредственно связаны с идеалами общества. Ценности – «это не то, за что платят, а то, ради чего живут». Однако необходимо отметить, что система ценностей, и, как следствие, социальная шкала оценок, постоянно меняются. Например, Ю.А. Демидов в 1975 году указывал следующее: «Уголовное право, осуждая и карая общественно опасные формы поведения людей, тем самым способствует очищению социалистических общественных отношений от паразитирующих на них и мешающих их нормальному функционированию остатков общественных отношений досоциалистических формаций».

В настоящее время от являвшихся объектом охраны социалистических общественных отношений не осталось и следа. А ведь система социального контроля в СССР помимо уголовной репрессии включала административную, а также возможность воздействия на индивида по партийной, комсомольской и профсоюзной линиям, по линии непосредственного начальства, через трудовой коллектив и по месту жительства. Однако, несмотря на обилие возможностей для социального контроля, система указанных отношений рухнула. По-видимому, в связи с крахом существовавшей в СССР системы социального контроля постепенно осуществляется отход от традиционного (руководство и проверка) понимания такового. Последний не без оснований рассматривается в настоящее время как система саморегуляции, направленная на активизацию самосознания индивидов и стимулирование определенного поведения.

Методы осуществления социального контроля

Несмотря на множество подходов к понятию социального контроля основной его целью признается предупреждение социальных отклонений. Охрана общественных отношений «предполагает существование контрольных механизмов, при помощи которых ... стимулируется позитивная, полезная для общества деятельность, предупреждается и наказывается негативная, вредоносная». Вопрос заключается в том, какими методами осуществляется такое предупреждение.

Существует множество подходов к формам и методам социального контроля. Для целей настоящей работы представляется необходимым выделить наиболее распространенные подходы к данной проблеме с тем, чтобы на этой основе определить место криминализации в системе социального контроля. Таковыми являются информационный, социально-профилактический, медико-биологический и репрессивный (применение санкций).

Информационный подход основывается на представлении о том, что нарушения социальных норм происходят из-за их незнания: законодательство в значительной мере неизвестно большинству населения и зачастую произвольно применяется лицами, обладающими специальными познаниями в области права. Данный подход нашел свое отражение в международных документах: в резолюции VI Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями указано, что знание права помогает формированию сознательного отношения к жизни, основанного на принципах права, и повышению уровня общественного порядка.

Место информационного подхода в ряду методов социального контроля определяется тем, в какой степени незнание норм влияет на формирование отклоняющегося поведения. Роль нормативной информации зависит от характера норм. Например, невозможно осуществлять следствие, не зная норм уголовного процесса, но человек способен не совершать убийства и грабежи, не имея представлений об уголовном кодексе, поскольку «в силу избыточности социальной информации многие нормативные требования как бы «перекрывают» друг друга». Более того, криминологическими исследованиями установлено, что для умышленных антисоциальных действий знание конкретных норм права роли не играет.

Тем не менее, необходимо констатировать, что знание содержания социальных норм незаменимо в трех сферах:

а) действия процедурного характера;
б) профессиональная деятельность;
в) права и обязанности человека как гражданина государства.

Процедурные нормы регулируют поведение людей, направленное на достижение позитивного социального результата. Их несоблюдение обычно ведет не к применению санкций, а к недостижению поставленной цели.

Наличие профессиональных знаний является необходимым условием осуществления определенными лицами своих функций. Справедливо отмечено, что «для предупреждения неосторожности, особенно в профессиональной сфере, необходимо ... знание конкретных норм и правил предосторожности, велений и запретов, определенных способов безопасности, закрепленных в специальных правовых документах».

Знание лицом своих прав, обязанностей и ответственности в отношениях с государством является существенной гарантией нормального функционирования любого общества. На V Конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями подчеркивалось, что с деятельностью юридических органов необходимо знакомить все население. Конгресс ЮНЕСКО по вопросам преподавания прав человека также рекомендовал использование различных форм обучения в целях получения гражданами необходимых знаний о своих правах.

В целом степень влияния знания конкретных норм зависит от того, насколько их содержание продублировано в иных социальных нормах. Следовательно, необходимо определить основные направления повышения уровня социально-нормативной осведомленности. Здесь можно выделить следующие направления:

а) рационализация знания норм (повышение уровня сознательного отношения к ним),
б) демонстрация стабильности норм и неотвратимости применения санкций за их нарушение,
в) повышение престижа юридической системы,
д) конкуренция информационных воздействий с целью нейтрализации необъективной информации негативного характера,
г) распространение нормативной информации среди населения.

Информационный подход представляется весьма интересным и плодотворным при реализации методов социального контроля, однако не может заменить другие формы социального воздействия. Его использование возможно лишь в сочетании с последними.

Социально-профилактический подход преследует цель выявления и устранения причин, вызывающих антисоциальное поведение посредством системы различных мероприятий, которые проводятся государством и обществом для устранения указанных причин и формирования правомерного поведения. Например, V Конгресс ООН признал, что «справедливое распределение дохода, лучшее образование, большее количество услуг социального обеспечения, большие возможности занятости ... вносят вклад в социальный контроль и предотвращение преступности». В резолюции VI Конгресса прямо отмечалось, что «основой стратегии по предупреждению преступности должно стать устранение причин и условий, ее порождающих».

Социально-профилактическая деятельность имеет различные организационные формы. Существует общая и специальная профилактика. Под общей понимается комплекс мероприятий, направленных на повышение уровня жизни населения, его правовой культуры и сознательности. Однако, как признал А.Э. Жалинский, антиобщественное проявление «может быть устранено ... общесоциальным предупреждением. Но этот вывод верен лишь в тенденции, в историческом плане».

Специальным предупреждением именуется система мер, проводимых для предупреждения конкретных актов социально негативного поведения. Данные меры весьма разнообразны. Например, с учетом характера они могут быть подразделены на правовые, нравственные, организационные и технические. Если принимать во внимание стадии профилактического воздействия, те же меры можно сгруппировать следующим образом: нейтрализующие, компенсирующие, предупреждающие возникновение способствующих социальному отклонению обстоятельств, устраняющие эти обстоятельства, а также меры последующего контроля за результатами профилактической работы.

Выделяют три уровня осуществления социальной профилактики. Первый — решение крупных социально-политических проблем жизни общества. Второй уровень предполагает воздействие на отдельные социальные группы, в которых «складываются конфликтные ситуации, наблюдаются отрицательные влияния». На третьем уровне осуществляется индивидуальная профилактическая работа.

Поскольку некоторые социальные отклонения могут содержать медико-биологические аспекты, существует соответствующий подход к обеспечению социального контроля, который носит дополняющий характер. Реакция общества на отклоняющееся поведение может включать в себя медицинский элемент в том случае, если имеет место нарушение одновременно социальной и биологической нормы, а именно:

а) совершение правонарушений при наличии психических аномалий, не исключающих вменяемости,
б) связанные с нарушениями социальных норм злоупотребление спиртными напитками, ранние стадии алкоголизма и наркомании,
в) стрессовые состояния.

В указанных случаях у субъекта сохраняется возможность контроля за своим поведением, что дает возможность одновременно оказывать на него медицинское и иное воздействие. В этом случае возникает вопрос: в каком случае допустимо применение медицинских мер воздействия для осуществления социального контроля?

Существует два противоположных подхода к данному вопросу в зависимости от объяснения природы преступности:

а) поскольку преступность детерминирована социальными условиями жизни людей, медицинские меры не могут на нее повлиять,
б) раз преступность присуща биологической природе людей, медико-биологические меры являются основными.

Последнее направление активно разрабатывалось в 70-х годах в США. Отечественная наука, как правило, прохладно относилась к этому подходу, рассматривая медико-биологическое воздействие как вспомогательную меру.

В отличие от вышеприведенного наиболее известным и традиционным способом обеспечения социального контроля является применение санкций. Однако именно этот метод более всего подвергается критике последние полтора десятка лет в связи с двумя обстоятельствами:

а) «за последние полвека стала обнаруживаться практическая неэффективность, несостоятельность исправления преступников только и главным образом путем применения ... суровых уголовных наказаний»,
б) понимание того, что негативные явления порождены глубокими причинами, устранение которых не может быть достигнуто одним лишь наказанием виновных.

Либеральные ученые и практики стали все чаще обращать внимание на безрезультатность уголовно-правовых мер борьбы с преступностью, указывая, что попытки борьбы с преступлениями «после их совершения ... нельзя назвать успешными». На фоне такого подхода в 60-70 годах XX века наметилась тенденция к либерализации репрессии с целью повышения ее эффекта, ибо увеличение числа приговоров к лишению свободы и его сроков «не оказывает существенного влияния на эффективность сдерживания преступности». Однако в связи с отсутствием положительной динамики уже в 80-е годы наметился процесс отказа от либеральных идей в области уголовной юстиции. Эта позиция получила соответствующее идеологическое обоснование: «Даже те, кто считает, что общество слишком ... разделено на разные группы, чтобы мыслить и действовать в унисон, сходятся во мнении, что путем наказания общество способно утвердить основные обязательства каждого человека». Более того, усиление уголовной репрессии вызвало одобрение у практиков.

Наказание, равно как и применение санкций за отклоняющееся от нормы поведение в целом, реализуется в рамках, определяемых зачастую противоречивыми целями и возможностями, в связи с чем возникают некоторые проблемы. Одна из главных: соотношение общего и специального предупреждения. С точки зрения специальной превенции санкция должна определяться перспективой исправления нарушителя социальной нормы, что не всегда подходит для общей превенции. Данное противоречие решается посредством избрания справедливой санкции (в зависимости от тяжести содеянного, степени вины и личности нарушителя): «Если окружающие убеждены в справедливости меры, назначенной виновному, она воздействует на них гораздо более эффективно, чем строгое, но недостаточно обоснованное применение санкций».

Кроме того, наукой сформулирован ряд дополнительных требований к применению санкций, соблюдение которых может поднять его эффективность:

а) неизбежность санкций,
б) лишение нарушителя значительных благ в результате их применения,
в) близость применения.

Так или иначе, отказаться от применения санкций в целях обеспечения социального контроля можно лишь тогда, «когда сами социальные отклонения приобретут в основном характер эксцессов».

В обеспечении социального контроля каждый из приведенных методов имеет свои преимущества и недостатки. Информационный — ориентирован на сознательное восприятие норм и ценностей общества. Применение санкций защищает установленные правила поведения, используя принуждение. Социальная профилактика устраняет внешние причины и условия антисоциального поведения. Медико-биологическое воздействие помогает субъекту преодолеть внутренние причины отклонения от нормы. Вместе данные методы образуют противостоящую негативным явлениям систему взаимодействия, которая должна согласованно функционировать во всех звеньях. Только так может быть обеспечена эффективная борьба с социальными отклонениями. Для целей настоящей работы необходимо выяснить, какое значение имеет криминализация для каждого из рассмотренных методов с тем, чтобы определить ее место в системе социального контроля.

Начальные этапы социального контроля и функции криминализации при их осуществлении

Объективно существующая тенденция к созданию однозначных образцов поведения в сфере уголовного права посредством использования социальной оценки индивидуальных актов выполняет ряд важных функций при осуществлении социального контроля. С одной стороны, при установлении уголовно-правового запрета на совершение определенных действий законодатель как бы информирует индивидов о том, что таковые являются негативными и их совершать не следует. Таким образом задействуется, хоть и несколько своеобразно, информационный метод осуществления социального контроля, поскольку при криминализации социальные нормы дублируются и осуществляется их рационализация, то есть реализуется ценностно-ориентационная функция уголовного права. Одновременно имеет место и социальная профилактика, однако ее присутствие несколько скрыто. Оно проявляется при осуществлении следующего этапа процесса социального контроля, который именуется социальной категоризацией индивидуальных актов, поскольку, пройдя сквозь фильтр социальной шкалы оценок, выявив таким образом свою социальную природу, акты индивидуального поведения оказываются занесенными в ту или иную категорию действий.

Процесс социальной категоризации индивидуального акта поведения характеризуют два важных социально-психологических момента:

• Индивидуальные акты в силу оценки их объективных свойств и отнесения в одну из социальных категорий теряют свою специфичность и уникальную связь с ситуацией, в рамках которой они были совершены, превращаясь тем самым в состав преступления.

• Одно наиболее существенное с точки зрения социального контроля свойство индивидуального акта становится определяющей характеристикой данного акта поведения и критерием последующих циклов категоризации подобных деяний. Таков, например, корыстный мотив для антисоциальных поступков в сфере имущественных отношений или в сфере поведения должностных лиц либо мотив мести в межличностных отношениях.

На данном этапе социального контроля также проявляется информационный метод его осуществления, но еще с большей спецификой: индивиды не просто ставятся в известность относительно отрицательного характера деяния. Законодатель указывает на их негативные свойства, из чего можно сделать вывод, что иные обладающие теми же свойствами действия носят антисоциальный характер. При этом в общественном сознании формируются стереотипы представлений о преступлении.

Стереотип в социологии и социальной психологии есть существующее в общественном сознании абстрактное подразделение поступков по какому-либо явному признаку. «Такие абстракции формулируются путем комбинации выделяющихся форм поведения у части людей, классифицируемых определенным образом». Стереотип способствует обобщенной группировке присущих людям форм поведения. Такая группировка базируется на представлениях о свойствах людей, причем эти представления разделяются многими и обладают определенной устойчивостью. Социальный стереотип есть стандартный образ человека как представителя определенной категории или социальной группы (персонифицированный стереотип).

Стереотипы общественного сознания характеризуются эмоциональной окраской и поляризацией социального стереотипа (тенденцией к выделению и абсолютизации крайних характеристик объекта). Стереотип есть «образ, полярный по знаку, предельно фиксированный, не допускающий малейшего сомнения в его истинности, побуждающий к строго однозначному действию».

Применительно к процессу криминализации социальные стереотипы общественного сознания ведут к поляризации оценок индивидуальных актов поведения по принципу «преступно» и «непреступно». По словам П.Н. Шихирева, значение поляризации знака установки связано с тем, что «стороны того или иного существующего социального противоречия ... мобилизуют реальных агентов социального действия — индивида, социальные группы, классы — для разрешения их силами обострившегося противоречия».

Стереотип преступника выполняет реальную социальную функцию поддержания «социальной дистанции». В случае, если социальная дистанция минимальна, представление о другом человеке достаточно конкретно. Если же «социальная дистанция значительна, человек видит в другом лишь частный случай определенной социальной категории». При этом чем более шаблонно представление о преступниках определенных видов, тем к большему отдалению от людей подобной категории ведет данный стереотип. С другой стороны, чем дальше отстоят друг от друга участники социального взаимодействия, тем более стандартно их представление друг о друге и о совершаемых ими деяниях.

Социальная обусловленность стереотипов и их функции в укреплении социальной структуры общества путем поддержания социальной дистанции выявляются путем исследования стереотипов преступления и преступника, разделяемых господствующим общественным мнением. «...В случае с негром, в связи с цветом его кожи, — пишет один американский ученый, — мы реагируем на него не как на человеческое существо, но как на персонификацию символа, к которому мы приучены относиться свысока. Уолтер Липпман назвал такой тип отношения стереотипом, под которым понимается фиксированное впечатление, которое в очень малой степени основывается на фактах, хотя и претендует на это, впечатление, являющееся результатом того, что мы прежде даем определение, а уж потом проводим наблюдение».

Исследование стереотипов преступления и преступника, проведенное в ФРГ Г. Смаус из Института права и социальной философии в Саарбрюкене, привело к следующему выводу: «подлинными» преступлениями население считает те, которые не совершаются «нормальными» гражданами. Уклонение от налогов и иные экономические преступления даже не упоминались в ряду «настоящих» преступлений. Даже убийство расценивалось как «не вполне настоящее» преступление, так как, по мнению опрошенных, его совершают люди «в крайнем состоянии», т. е. в особых условиях такое преступление «может совершить каждый», даже «порядочный», человек. Нетрудно видеть, что стереотип преступления и преступника ведет к стихийной декриминализации в общественном сознании ряда деяний. Вывод: только имущественные преступления (кража, грабеж) являются «настоящими» преступлениями в господствующем общественном мнении. Аналогичным образом понятие «преступность белых воротничков», существующее в американском законодательстве, не соответствует стереотипу «делового человека». Как отмечал Эдвин Сатерленд, бизнесмены, в том числе нарушающие законодательство, обычно не соответствуют популярному в Америке стереотипу уголовного преступника, что во многом предопределяет низкую эффективность законодательства, направленного на борьбу с «преступностью белых воротничков».

Наглядным примером значения стереотипов в обществе может служить исследование, проведенное американским криминологом Сиднеем Харрингом. В конце прошлого столетия американцы, гонимые безработицей, в значительных количествах переезжали с места на место в поисках работы. Был издан закон о бродягах, который признал преступлением любые случаи передвижения по дорогам штата лиц, не имеющих необходимых средств к существованию. С. Харринг отмечает, что категория «бродяги» получила широкое распространение в США в период депрессии. Вначале эта категория обозначала путешествующих безработных. Затем ей была дана новая оценка: бродягой является тот, кто «не хочет работать». Этой же отрицательной оценке служили категории «нищие», «попрошайки» и, наконец, «преступники». В рамки этих категорий стали заносить и забастовщиков. Затем в них оказались занесенными «бродяги — политические агитаторы». Как пишет С. Харринг, в стачки вовлекались тысячи железнодорожных рабочих и рабочих других специальностей с многочисленными жалобами. Обвиняя их в том, что они «бродяги, склонные к разрушениям», реакционные организации смогли способствовать принятию репрессивных законов. Приведенный пример раскрывает использование социальной профилактики как метода социального контроля с помощью созданных посредством криминализации стереотипов. Он показывает, что выработанный посредством криминализации бродяжничества персонифицированный стереотип способствует занесению связанных с этим явлением индивидуальных актов в категорию антисоциальных, в результате чего общество очищается от таковых, ибо законопослушное население будет воздерживается от их совершения: вместо того, чтобы бродяжничать и бастовать, население будет работать и получать зарплату, в связи с чем исчезнут некоторые социально-экономические предпосылки для совершения преступлений. Так стимулируется правомерное поведение и осуществляется социальный контроль в его современном понимании.

Общественное самосознание в механизме криминализации

Нет строгого соответствия между характером и уровнем преступности и характером и интенсивностью реакции на преступность, выраженной в уголовном законодательстве. Еще в 70-е годы исследования показали, что коэффициент парной корреляции между общим уровнем преступности и уровнем жесткости назначенных наказаний крайне низок. Следовательно, не просто вид и распространенность определенных правонарушений, а их оценка обществом и государством — существенный фактор, предопределяющий социальную реакцию на факты правонарушений.

Исследование американского ученого Стэнли Коэна по объяснению поведения групп молодежи в середине 60-х годов в США показало, с какой легкостью «общественное беспокойство может быть раздуто до полуистерического состояния в результате чрезмерного внимания, уделявшегося этому феномену средствами массовой информации, и как сравнительно неопасные примеры озорства подростков могут быть интерпретированы как серьезная угроза закону и порядку реагирующими в чрезмерной степени наблюдателями и в особенности судьями». Но не только в подобных крайних ситуациях, но и в ходе обычного социального развития взаимодействие социальных свойств актов индивидуального поведения и их групповой оценки предопределяет возникновение, характер и направленность социального контроля, в том числе и применения социальных санкций позитивного или негативного характера. Применительно к процессу криминализации это значит, что характер уголовно-правового решения предопределяется как объективными характеристиками действий, опасных для господствующих общественных отношений, так и оценкой социальной ситуации со стороны общности, чья воля воплощается в уголовном законе.

В приводимом А.М. Яковлевым исследовании сделана попытка выявить отношение судей к условиям криминализации и декриминализации некоторых деяний. Гипотеза, положенная в основу опроса, сводилась к тому, что на оценку судьями конкретного деяния в плане его криминализации оказывают влияние не только объективные свойства этого деяния, но и состояние сознания опрашиваемых, их отношение к себе и другим людям, ценностные ориентации, взгляды и установки. В этой связи в анкету были включены вопросы двух типов:

• Содержащие набор определенных суждений по поводу проблем криминализации и декриминализации деяний.

• Набор определений, показывающих оценку судьями других людей, социальной ситуации и собственную самооценку.

Ответы на вопросы первой группы (по поводу проблем криминализации) могут быть подразделены на две различные группы: ответы, тяготеющие к «жесткой» позиции, к усилению тенденций криминализации, и ответы, тяготеющие к умеренной позиции, к тенденциям декриминализации.

Соответственно с этим ответы на вопросы второй группы (по поводу оценки социальной ситуации) также могут быть подразделены на две группы: ответы, тяготеющие к пессимистической, негативной оценке, и ответы более оптимистичного характера.

Ответы на вопросы первой и второй группы были сопоставлены между собой. Оказалось, что пессимистическая оценка ситуации более характерна для жесткой позиции, а позитивная, оптимистическая оценка более характерна для терпимого, мягкого отношения к проблемам в сфере криминализации.

Как видно из проведенного обследования, среди лиц, оптимистически оценивающих окружающих, 20% придерживаются мнения о том, что соблюдение уголовного закона не зависит от его суровости, а 30% ответов, данных лицами с подобной ориентацией, выражали согласие с мнением о том, что уголовный закон соблюдается в силу того, что граждане соглашаются с его содержанием. Среди пессимистически настроенных опрошенных лиц никто не поддержал указанных положений, зато почти половина полученных от них ответов (47%) выражала согласие с тем, что страх перед наказанием удерживает многих от совершения преступления (среди лиц с оптимистической установкой таких ответов почти вдвое меньше).

С другой стороны, среди лиц, проявляющих терпимое отношение к проблемам криминализации, явно преобладает мнение о том, что почти все окружающие отличаются бескорыстием и сознанием долга (40 и 63% по сравнению с 27% среди сторонников жесткой позиции). Мнение же о том, что почти все окружающие — эгоисты, явно преобладает среди сторонников жесткой позиции (13 против 6%).

Полученные результаты служат определенным показателем существования связи между отношением к проблемам криминализации и оценкой других людей. Они позволяют установить корреляцию между позитивной оценкой окружающих и терпимостью в сфере криминализации, с одной стороны, и негативной оценкой людей и жесткостью — с другой. Таким образом, состояние общественного сознания, проявляющееся в различном отношении к проблеме криминализации, определяется характером всей социальной системы, содержанием господствующих идеологических, политических, правовых, моральных и иных воззрений.

Возможны, однако, негативные явления в общественном сознании и появление ненаучных представлений о необходимости уголовно-правового запрета в силу его самостоятельности. Это подтверждается анализом предложений по борьбе с преступностью. Большинство из них как ранее, так и сейчас направлено на расширение объема криминализации и усиление тяжести наказаний. При оценке указанных данных следует учитывать, что возникающее в общественном сознании чувство возмущения по поводу преступных действий, а иногда и чувство недостаточной защищенности может вести к возникновению предложений, не имеющих социальной основы, не отвечающих задачам и методам борьбы с преступностью. «Сила законов зависит еще больше от собственной их мудрости, чем от суровости их исполнителей; а общественная воля получает наибольший свой вес от разума, которым она продиктована... В самом деле, первый из законов — это уважение законов; суровость наказаний — это лишь бесполезное средство, придуманное неглубокими умами, чтобы заменить страхом то уважение, которого они не могут добиться иным путем», — писал Руссо.

Принятие конкретного уголовного закона — акт государственной власти. Такого рода акт, конечно, не есть простая проекция общественного сознания. С другой стороны, создаваясь в связи и по поводу решения конкретных социальных проблем, отражая расстановку социальных сил, обеспечивая социальные интересы определенных групп, уголовный закон всегда несет на себе отпечаток рассмотренных выше категорий общественного сознания.

Однако не только указанные категории влияют на место криминализации в системе социального контроля. При издании уголовного закона, запрещающего определенное деяние, необходимо учитывать, в какой мере это деяние распространено в обществе и не представляет ли оно собой норму поведения, неформально принятую хотя бы частью населения. Иными словами, необходимо учитывать требования объективных социальных норм.

Объективные социальные нормы и репрессивный метод социального контроля

Говоря о регулятивной функции права, С.С. Алексеев отмечает, что «положительное регулятивное воздействие имеет своим предметом нормальные общественные отношения, выражающие «естественное» и обычное развитие общественных процессов в соответствии с объективными ... законами». Он указывает также, что право «призвано способствовать прогрессивному развитию нормальных общественных отношений, исключению случайных отклонений от нормального хода в этом развитии».

В реальной действительности существуют обычные отношения между членами общества. Эти обычные, повторяющиеся отношения и подпадают под понятие «объективной нормы». Подобного рода совокупность актов действия, характеризующихся высокой степенью однородности и повторяемости, можно назвать «объективной социальной нормой».

Исходя из положения о том, что общество существует и развивается на основе объективных закономерностей, а не на основе лишь юридических предписаний, можно констатировать, что действие этих закономерностей как раз и проявляется в наличии в обществе объективных социальных норм (т. е. устойчивых, наиболее типичных видов и способов поведения в конкретных областях социальной практики). В этом смысле можно сказать, что нормальным является то, что закономерно существует при данном укладе общества. Как констатирует С.С. Алексеев, закон потому и является ведущим источником права, что призван «возводить в ранг всеобщих наиболее устойчивые правила поведения».

Рис. 1. Графическое изображение соотношений актов действий

Выход за пределы объективной социальной нормы возможен в двух направлениях: во-первых, со знаком «минус» (т. е. получающий отрицательную общественную оценку), во-вторых, возможен выход и со знаком «плюс» (получающий положительную оценку). Речь в данном случае идет о перевыполнении требований, предъявляемых к большинству актов поведения, входящих в пределы объективной социальной нормы. Я.И. Гилинский указывает, что данный выход за границы может быть с позиции социального целого как негативным, так и позитивным. При этом, как правило, чем выше степень соответствия данного акта образцу, тем больше подобных актов, и чем больше отклонение, тем меньше и относительное число соответствующих поступков.

Для лучшего понимания проблемы А.М. Яковлев предлагает прибегнуть к графическому изображению данного соотношения. Для этого по вертикали необходимо отложить число определенных актов действия (n), а по горизонтали — степень их соответствия среднему образцу (m) (как со знаком «плюс», так и со знаком «минус»).

На приведенном графике в зонах в и в₁ располагаются акты действий, укладывающиеся в пределы объективной социальной нормы. Зона a₁ — это негативные отклонения, выходящие за пределы объективной социальной нормы. В зоне а помещаются действия, в еще большей степени отклоняющиеся от рамок социальной нормы (максимальные отклонения).

При определенных условиях действия в зоне а₁ могут относиться к числу антиобщественных, аморальных проступков, а действия в зоне а — к числу правонарушений (преступлений). С другой стороны, в зонах с и в₁ расположены акты, отклоняющиеся от объективной социальной нормы в положительную сторону.

Например, такое правонарушение, как хищение, безусловно, относится к преступным разновидностям отклоняющегося поведения. В целом эту разновидность отклоняющегося поведения характеризуют два основных ряда показателей:

а) число хищений;
б) размеры отдельных актов хищения.

Чем больше размер похищенного, тем дальше расположен такой акт на оси, показывающей уровень отклонений в сторону знака «минус». Чем меньше размер похищенного, тем ближе этот акт к нормальному поведению (хотя он также противоправен). Таковы данные для горизонтальной оси.

По вертикальной оси располагаются данные о числе актов хищений, разбитых на группы в зависимости от размеров похищенного (шкала «уровень отклонений»). В принципе, чем крупнее единичный акт хищения, тем относительно меньше число таких актов в общей совокупности хищений. И наоборот, чем меньше похищается в отдельном случае, тем относительно больше подобных актов включено в указанную совокупность. И если в самом основании вертикальной оси на схеме (шкала «число отклонений») располагаются количественно небольшие по числу, но крупные по размерам хищения, то вверх по этой оси разместятся хищения, совершаемые в большом числе случаев, но в небольших размерах. Полученная система координат покажет реальную качественно-количественную характеристику этого социально опасного явления.

Сфера уголовно-правового регулирования распространяется (или должна распространяться) прежде всего на действия, находящиеся на приведенной схеме в зоне а, т. е. в максимальной степени и в негативном направлении выходящие за пределы объективной социальной нормы. Именно в этом проявляются регулятивная и запретительная функции права

Именно поэтому нормы права об уголовной, административной и иной ответственности обычно формулируют признаки отклоняющегося поведения, исходя из наличия объективной социальной нормы, образуемой непротивоправными действиями в соответствующей области общественных отношений. При этом для принятия эффективного уголовно-правового или иного запрета существенна не только качественная, но и количественная характеристика явления, подлежащего правовому регулированию.

Уголовный закон оказывает так или иначе влияние на изменение объективных социальных норм. Действие социального контроля, связанного с процессом криминализации, не завершается принятием (отменой или изменением) нормы уголовного закона. Возникнув первоначально как реакция на индивидуальные действия определенных видов, уголовный закон, в свою очередь, начинает оказывать влияние на подобного рода действия, повышая или понижая вероятность их совершения.

Первым этапом обратного воздействия уголовно-правовой нормы на акты индивидуального поведения является оценка нормы теми индивидами, которым норма адресована. Индивидуальная шкала оценок — первое звено той цепи обратной связи, по которой акт криминализации окажется в состоянии повлиять на объект своего воздействия.

Индивидуальная шкала оценок и криминализация

Личная шкала оценок, будучи результатом воздействия социальной среды, отражает в себе многие позиции и критерии общественной шкалы не механически, а индивидуально. При этом социальные нормы «используются личностью как эталоны, масштабы, меры, критерии. С их помощью человек вырабатывает отношение к себе и другим, через их призму оценивает и формирует отношение к своему поведению и поведению других членов общности и группы, к партнерам в непосредственном контактном общении, членам сообщества, обществу в целом».

Осведомленность индивида о существе нормы лежит в основе рационального восприятия нормы и правомерного поведения. Однако важны установки, существующие у индивида по отношению к праву, важна оценка этих норм. Характер его предпочтений и шкала оценок определяют восприятие уголовного закона.

Правомерное поведение, основанное на согласии с уголовно-правовым запретом, является наиболее ценным, ибо лицо соблюдает запрет не из страха перед наказанием, а вследствие согласия с содержанием нормы, которое является результатом оценки содержащегося в ней запрета в качестве необходимого требования. Возможно также поведение правомерного типа, ориентированное на санкцию уголовно-правовой нормы. В отношении лиц, придерживающихся такого поведения, общепревентивное воздействие уголовного закона является необходимым. Данный тип поведения характерен рядом отличительных черт:

а) правомерное поведение под угрозой санкции тем далее отстоит от противоправного, чем серьезнее наказание за нарушение уголовно-правового запрета;
б) правомерное поведение под угрозой санкции тем далее отстоит от противоправного, чем серьезнее риск обнаружения факта правонарушения.

«Именно в силу этих обстоятельств правомерное поведение под угрозой санкции является наименее надежным типом правомерного, часто приближаясь (а то и переходя) в противоправное поведение в прямом смысле этого слова», — отмечает А.М. Яковлев. Однако представляется, что не только вероятность обнаружения и санкция уголовно-правовой нормы имеют существенное значение для того, чтобы действия придерживающихся данного типа поведения лиц максимально отстояли от нарушения закона, но и сам факт отнесения того или иного деяния к числу уголовно наказуемых имеет существенное значение для того, чтобы указанные лица воздерживались от его совершения. Таким образом используется репрессивный метод социального контроля (угроза применения санкций даже безотносительно их размера заставляет воздерживаться от совершения запрещенного деяния).

Приведенные выше два типа правомерного поведения при всем их различии объединяет одно: лицо в обоих случаях осознает содержание уголовного запрета и выполняет предписание нормы уголовного закона либо в силу согласия с его содержанием, либо из страха перед наказанием. Этими двумя вариантами типы правомерного поведения не исчерпываются. В реальной действительности оказывается, что можно не знать о том или ином правовом предписании и тем не менее согласовывать с ним свое поведение. Это возможно в случае, когда содержание соответствующей правовой нормы непосредственно связано с объективными характеристиками традиционных норм поведения, составляющими часть культуры, в рамках которой происходит формирование индивида и протекает его социальная деятельность. Большинство граждан не совершают преступлений вовсе не в силу их предварительной юридической подготовки, а в силу того, что основные правила человеческого общежития, а также нормы нравственности тесно корреспондируют с нормами права. Усваивая эти правила в качестве элемента современной индивиду культуры, он воплощает в своем поведении правовые нормы, не осознавая их как таковые: «Норма может не быть представлена в феноменальном поле сознания в развернутой и точной формулировке, но она может перестроить мотивационную систему человека таким образом, что определенные виды его поступков и линии поведения будут для него «закрыты», исключены и он будет оценивать их как недопустимые».

Результат социализации личности — формирование психологических реакций, которые определяют линию поведения индивида на эмоциональном уровне. Содержание соответствующих правовых велений входит настолько глубоко в структуру личности, что уже не отражается непосредственно в сознании человека. Такого рода глубокое усвоение социальных (в том числе уголовно-правовых) норм, велений и запретов обозначается в качестве процессов «интернализации» соответствующих категорий. «Лишь в этом случае (если норма интернализована) можно говорить об успешной социализации личности и прогнозировать — с относительной надежностью — законопослушное поведение индивида в критических ситуациях».

Правомерное поведение в силу интернализации уголовно-правовых запретов характеризуется рядом специфических черт. Большинство людей не убивают, не грабят и не хулиганят вовсе не в силу их правовой информированности либо сознательного расчета. Многие вообще достаточно смутно представляют себе конкретные размеры наказания, полагающегося по закону за то или иное преступление. Они, не задумываясь, пропускают множество ситуаций, в которых с точки зрения последствий и степени риска есть прямой расчет отступиться от закона.

С другой стороны, значительное число лиц совершает преступления во второй раз и более, причем уже после того, как они лично убеждались в силе наказания. Социологические исследования правосознания подтверждают: «делинквентная часть населения в среднем обладает таким же или более высоким уровнем правовой осведомленности по сравнению с неделинквентным населением и, несмотря на это, нарушает законы».

Совершение правонарушения в силу незнания уголовно-правового запрета может реально иметь место тогда, когда человек, сформировавшийся в условиях одной культуры, попадает под действие уголовных законов, отражающих ценности и предпочтения совсем иной культуры. Феномен культурной отчужденности, выступающий в форме конфликта кодексов культур, был исследован американским криминологом Т. Селлином. В качестве примеров подобных конфликтов он приводит столкновение американского законодательства с культурой индейцев. Французский криминолог Монье, рассматривая вопрос о проникновении в Алжир французского права, также писал: «Распространяя действие нашего Уголовного кодекса на наши колонии так, как это делаем мы, мы превращаем в преступления древние обычаи местных жителей, обычаи, которые разрешали или предписывали им поступать известным образом». Одним из вариантов совершения преступления в силу расхождения норм закона с иными социальными нормами является убийство по мотивам кровной мести, где конфликт возникает между нормами традиционной культуры и уголовным запретом.

Для большинства правонарушителей вовсе не характерно отвержение велений уголовно-правовых норм в целом. Почти никто из них не объявляет само по себе посягательство на личность, имущество или общественный порядок правомерным. Не отрицая в принципе норм уголовного закона, преступники находят для себя аргументы, оправдывающие их нарушение.

Подобного рода психологический механизм, позволяющий преступнику нарушить закон, не отвергая в принципе его велений, именуется нейтрализацией. Этот прием еще до совершения преступления позволяет субъекту мысленно смягчать осознание угрозы уголовного закона, психологически упрощает ему путь к совершению преступления.

В литературе содержится ряд данных, подтверждающих подобного рода объяснение противоправного поведения. Использование приема нейтрализации было, например, выявлено при исследовании психологии взяткодателей. Менее половины опрошенных признали это преступлением, а остальные высказались против применения за дачу взятки уголовного наказания.

Сказанное выше позволяет сформулировать определенный вывод. Он состоит в том, что любое уголовно-правовое решение криминализирующего или декриминализирующего характера должно приниматься с учетом его предполагаемого взаимодействия с системой индивидуальных шкал оценок, т.е. с учетом возможного отношения индивидов к уголовно-правовым нормам. При этом важно иметь в виду, что выработка и усвоение образцов поведения зависят не только от типа социальной формации, но и от специфических ценностей и социально-психологических стереотипов, разделяемых членами различных социальных групп, а также от индивидуальных особенностей личности. С учетом этого можно перейти к рассмотрению вопроса о взаимовлиянии индивидуального сознания и криминализации как проявления репрессивного метода социального контроля с тем, чтобы определить пределы ее возможного использования для осуществления такового.

Индивидуальное сознание и альтернативные методы социального реагирования

Центральная социальная функция, реализуемая в ходе процесса криминализации, такова: объявляя то или иное деяние преступным, уголовный закон формулирует либо дополняет систему социальных ценностей, служащих центром объединения большинства членов общества. Указанная функция криминализации имеет не только позитивный, но и негативный аспект. Он проявляется в том, что называется преступным стереотипом. При этом такие черты стереотипов, как эффект поляризации, устойчивость и эмоциональная насыщенность, делают социально-психологические стереотипы важным фактором, регулирующим поведение и влияющим на самосознание.

Стереотип в рассматриваемом смысле слова представляет собой категорию общественного сознания, отражающую распространенное, обобщенное представление о типичном поведении и типичной личности. Стереотип преступления – «гипотетический образ, которому приданы человеческие черты».

В исследовании самооценки преступников было установлено, какое влияние оказывает на самосознание лица факт признания его преступником той или иной категории. Исследовавшиеся лица были разделены на две группы: осужденные за насильственные и корыстные преступления. Было установлено, что осужденные за преступления насильственного характера при опросе высоко оценили свою нравственную характеристику. Для корыстных преступников наиболее значимыми оказались такие качества, как щедрость и бескорыстие. И в том и в другом случае выделявшиеся признаки «образуют комплекс черт, являющихся противоположными по отношению к традиционному представлению о том или ином типе преступника». Анализируя эти наблюдения, можно согласиться с мнением о том, что, «чем в большей мере содеянное выходит за рамки ценностно-нормативной системы, тем сильнее у индивида чувство вины. Последнее вызывает психическое напряжение, которое и обусловливает общее завышение самооценок». Правонарушитель так же разделяет представления о преступном стереотипе, как и остальные члены общества. Факт совершения преступления и осуждения за него ставит такое лицо перед дилеммой: либо отвергнуть преступный стереотип, либо отождествить себя с ним. Возникающая перед таким лицом дилемма далеко не проста для разрешения.

Дело в том, что «преступники, не отрицая за собой совершения преступления, тем не менее не считают себя преступниками в том самом смысле, которым наделяется стереотип преступника в общественном мнении». В чем причина такого неприятия? В этом отношении выявляется принципиальная черта преступного поведения: будучи противоправным, оно тем не менее на социально-психологическом уровне конформно. Никто из преступников не в состоянии отвергнуть представление большинства населения о преступном и непреступном. Воспринять же буквально преступный стереотип в связи с неопровержимой и резко отрицательной оценкой, связанной с этим стереотипом, они также не в состоянии (по крайней мере на сознательном уровне). Тем не менее преувеличенная («истерическая» — по выражению психологов) самооценка, ее резкое расхождение с объективной оценкой данного лица является наглядным свидетельством того реального воздействия, которое уголовно-правовая норма оказывает на самосознание: «Особенно значимыми рассогласования между оценками и самооценками оказались по моральным качествам у убийц (завышена самооценка в 2 раза)».

Для создания оптимальной модели криминализации нужно различать возможности уголовно-правового реагирования на нежелательное явление и методов административно-правового, гражданско-правового, дисциплинарно-правового характера, методов общественного воздействия. Анализ альтернатив является существенным аспектом процесса криминализации. Возможно в связи с этим полностью отказаться от каких бы то ни было форм государственно-правового реагирования на данное явление посредством установления и применения санкций, ограничившись применением иных методов осуществления социального контроля. При определенных условиях такая альтернатива также может оказаться наиболее правильной. Показательна в этом смысле ситуация, сложившаяся в конце восьмидесятых годов в Великобритании в связи с распространением наркомании.

За один лишь 1978 год наркомания в этой стране возросла на 19%. Основная причина — резкий рост контрабанды героина. Однако, по мнению экспертов, распространению наркомании содействовала также отмена в 1967 г. закона, согласно которому привычным наркоманам под контролем врачей можно было выдавать ограниченное количество наркотических веществ. Как сообщил работник лондонского бюро по обращению с наркоманами, «это выгнало наркоманов на улицу. Их требования привели к возникновению обширного черного рынка», что, в свою очередь, способствовало вовлечению в потребление наркотиков все новых и новых лиц. В этой ситуации именно решительные меры, преследовавшие цель побороть наркоманию, привели к еще большему ее распространению. Криминализация определенного круга действий необходима, но она должна осуществляться с большой осторожностью.

При всем многообразии альтернативных мер социального реагирования их объединяет одна особенность: характер этих мер в значительной степени предопределяется характеристикой лица, являющегося объектом социального контроля, в то время как методы правовой ответственности в решающей степени ориентируются на характер совершаемого деяния. Ярким примером служит различие в определении характера личности субъекта для применения альтернативных мер социального реагирования в отношении такого деяния, как потребление наркотических веществ. В ряде статей законодательства это деяние считалось уголовным преступлением, в других случаях это деяние рассматривается как проявление личной патологии, следовательно, оценка субъекта либо как преступника, либо как правонарушителя, либо как больного предрешает вопрос о методах социального контроля в отношении него. К этой же категории относятся деяния, совершаемые невменяемыми, а также лицами с нарушениями психики пограничного характера. Здесь медико-биологический метод незаменим. Вместе с тем на оценку и использование свойств личности ориентированы также, наряду с лечебными, воспитательные и просветительные меры. Таким образом задействуется информационный метод социального контроля.

С другой стороны, организационные и примирительные меры ориентированы как на свойства личности субъекта, так и на характеристику социальной ситуации, в рамках которой совершается деяние. Так, в случае проявления служебной некомпетентности или неэффективности меры организационного характера ориентированы как на изменение уровня подготовленности субъекта к профессиональной деятельности, так и на организационное совершенствование предприятия или учреждения. Иными словами, в данном случае должны использоваться информационный метод и социальная профилактика. Реагирование же на конфликтное поведение с неизбежностью подразумевает воздействие на социальное окружение и вовлеченное в конфликт, где наиболее эффективно применение санкций. При всех условиях максимальный учет возможностей применения альтернативных методов социального реагирования позволит проводить декриминализацию деяний с одновременным повышением эффективности указанных методов, в своей совокупности образующих цельную систему социального контроля.

В целом по итогам этого раздела необходимо отметить следующее.

Криминализация как акт социального действия, базирующийся на социальной шкале оценок и категоризации индивидуальных актов, выступает в системе социального контроля как реакция на индивидуальное поведение, но при этом порождает реакцию со стороны индивидуумов, которая основывается на индивидуальной шкале оценок и объективных социальных нормах. По данной реакции необходимо осуществлять корректировки в текущей уголовно-правовой политике во избежание падения престижа уголовного закона и наступления иных негативных последствий, связанных со столкновением объективных социальных норм с нормами правовыми, а санкционированной государством шкалы оценок со шкалой индивидуальной: «Принуждение — это обоюдоострый инструмент социальной регуляции и нравственного воспитания, пользоваться которым необходимо крайне осторожно».

Индивидуальная шкала оценок, однако, в значительной мере зависит от оценки акта индивидуального поведения, даваемого государством. Здесь проявляется роль криминализации при осуществлении как репрессивного, так и информационного и социально-профилактического методов социального контроля.

Безусловно, криминализация является необходимым элементом социального контроля и играет важную роль при использовании методов его осуществления, а именно:

• При установлении уголовно-правового запрета на совершение определенных действий законодатель как бы информирует индивидов о том, что таковые являются негативными и их совершать не следует. Таким образом задействуется, хоть и несколько своеобразно, информационный метод осуществления социального контроля, поскольку при криминализации социальные нормы дублируются и осуществляется их рационализация.

• Криминализация способствует созданию стереотипа преступника, выполняя таким образом функцию поддержания социальной дистанции, благодаря чему осуществляется социальная профилактика.

• Отнесение деяний к числу преступных стимулирует воздержание определенных категорий лиц от их совершения. Так используется репрессивный метод социального контроля.

С другой стороны, необходимо иметь в виду негативные аспекты криминализации при осуществлении социального контроля, как то:

• Представляется недопустимой криминализация деяний, соответствующих требованиям объективных социальных норм либо, тем более, поощряемых ими.

• Уголовно-правовое решение криминализирующего характера должно приниматься с учетом его предполагаемого взаимодействия с системой индивидуальных шкал оценок, т.е. с учетом возможного отношения индивидов к уголовно-правовым нормам.

• Применение уголовной репрессии закона ведет к криминализации самосознания отдельных индивидов, чего необходимо избегать.

В данном разделе, таким образом, установлена необходимость и целесообразность применения криминализации для реализации различных методов социального контроля, а также ограничения для ее использования, связанные с особенностью осуществления социального контроля в обществе.

2. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОБОСНОВАННОСТИ УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО ЗАПРЕТА

Система оснований и принципов криминализации

В современной теории криминализации существует два основных подхода к определению сущности криминализации.

В соответствии с первым под криминализацией понимается не только собственно закрепление в законе признаков новых составов преступлений, но и повышение верхних пределов санкций в рамках имеющихся составов, некоторые ограничения в применении институтов освобождения от наказания, конструирование норм, вызывающих нежелательные правовые последствия. Согласно второму подходу криминализация представляет собой лишь отнесение законодателем деяния к числу преступлений. Представляется, что авторы, отстаивающие первую точку зрения, безосновательно расширяют понятие криминализации, включая в нее элементы пенализации деяний, в связи с чем в настоящей работе представляется необходимым придерживаться второго подхода.

Проблема определения обстоятельств, дающих основание для уголовно-правового запрета, представляет определенную трудность. Отсутствует даже их определенное терминологическое обозначение: одни авторы именуют их принципами, другие — условиями, третьи — задачами. Более того, каждый исследователь относит к основаниям уголовно-правового запрета различные факторы.

Основателем учения о криминализации принято считать Ч. Беккариа, выдвинувшего и сформулировавшего в своей знаменитой книге «О преступлениях и наказаниях» ряд принципиальных положений относительно обоснования уголовно-правового запрета, таких, как принципы общественной опасности криминализируемого деяния и экономии репрессии.

Однако впервые более или менее полно условия для положительного решения вопроса об установлении наказуемости того или иного «вредоносного деяния» были сформулированы К. Кенни в его известной работе «Основы уголовного права». К их числу относятся следующие:

• Вред от криминализируемого деяния должен быть значительнее прямого и косвенного вреда, который неизбежно влечет за собой уголовное наказание.

• Криминализируемое деяние должно поддаваться определению с точностью, необходимой для права.

• Это деяние должно быть с достоверностью доказуемым.

• Доказывание подобных деяний должно достигаться «без ущерба для неприкосновенности частной жизни и отношений доверия между близкими людьми».

• Деяние должно в значительной мере возмущать привычные чувства общества, общественное мнение.

• Достаточная защита общества от данного вида деяний не может быть обеспечена более мягкими — административными или гражданско-правовыми мерами.

Дальнейшее развитие научной мысли, в том числе и отечественной, в рассматриваемой области представляет собой не что иное, как детализацию приведенных принципов, хотя имели место и попытки примитивизировать подходы к вопросу криминализации, максимально упростив основания криминализации. Так, П.А. Фефелов указывал на два обстоятельства — общественную опасность и условия для обеспечения неотвратимости ответственности — как на важнейшие предпосылки допустимости криминализации деяния.

И.М. Гальперин приводит следующую совокупность предпосылок для принятия решения о введении уголовной ответственности:

а) изучение распространенности конкретных действий и оценка типичности их как формы проявления антиобщественного поведения;
б) установление динамики совершения указанных деяний с учетом причин и условий, их порождающих;
в) определение причиняемого такими деяниями материального и морального ущерба;
г) определение степени эффективности применявшихся мер борьбы с указанными деяниями как посредством права, так и посредством иных форм;
д) установление наиболее типичных признаков деяний;
е) оценка возможности правового определения признаков того или иного деяния как элементов состава преступления;
ж) установление обличающих личностных признаков субъектов деяний;
з) выявление общественного мнения различных социальных групп;
и) определение возможности системы уголовной юстиции в борьбе с определенными деяниями.

Настоящий перечень предпосылок криминализации достаточно полон, но, по справедливому замечанию Г.А. Злобина, автор придал проблеме «не столько содержательно-теоретический, сколько процедурно-методологический характер». Вместе с тем данный перечень представляет интерес по другой причине: формулировки предпосылок криминализации, содержащиеся в работе И.В. Гальперина, значительно отличаются от предлагаемых К. Кенни, у которого они сформулированы не в форме задач, которые необходимо решить в процессе подготовки криминализации, а в форме принципов, которых необходимо придерживаться. Не случайно К.Кенни говорит не о предпосылках, а об условиях криминализации. Отсюда следует, что имеются значительные терминологические различия у разных исследователей проблемы оснований криминализации. Более того, из сравнения формулировок И.В. Гальперина и К. Кенни видно, что различные ученые говорят о разных вещах, в связи с чем возникает необходимость определить содержание основных терминов, используемых при рассмотрении вопроса об обоснованности уголовно-правового запрета.

Понятие «основания криминализации» обозначает происходящие в жизни общества процессы, развитие которых порождает объективную необходимость уголовно-правовой охраны определенных ценностей. «Основания криминализации, — пишет Г.А. Злобин, — это то, что создает действительную общественную потребность в уголовно-правовой новелле, внутренняя необходимость возникновения уголовно-правовой нормы». Однако нередко вывод о целесообразности изменения уголовного закона основывается на восприятии отдельных событий, носящих случайный характер. В связи с этим различаются понятия «основания криминализации», выражающие общественную необходимость использования регулятивных и предупредительных мер уголовного права к определенной группе отношений, и «криминализационный повод», обозначающий единичное событие, приводящее в движение процесс криминализации.

Важнейшая задача состоит в разработке теории и метода восхождения от криминализационных поводов к основаниям криминализации, выражающим общественную необходимость уголовного закона. Именно на их основе предлагается разрабатывать принципы криминализации – «научно обоснованные и сознательно применяемые общие правила ... оценки допустимости и целесообразности уголовно-правовой новеллы, устанавливающей или изменяющей ответственность за конкретный вид деяний».

По мнению А.И. Коробеева, «такая полифония в терминологии не оправдана, ибо ведет к бесконечным спорам в теории и ничего не дает законодателю». Однако во избежание дальнейших недоразумений необходимо оговориться, что в приведенных ниже классификациях наименования обоснований криминализации (предпосылки, факторы, принципы, поводы, основания) сохранены в авторском варианте, поскольку речь у всех специалистов идет практически об одном и том же.

Возвращаясь к рассмотрению вопроса об определении круга факторов, влияющих на криминализацию деяний, необходимо коснуться проблемы классификации таковых, поскольку целый ряд ученых предлагает не только набор принципов криминализации, но и разделение их на группы.

Например, В.И. Курляндский делит факторы криминализации на связанные с общественной опасностью деяния и не связанные с ней. Не раскрывая подробно содержание первой из названных групп, автор проводит дальнейшее деление факторов второй группы еще на три класса: социальные (относительная распространенность деяний, уровень правосознания граждан, возможность выявления деяния с помощью предусмотренных действующим УПК средств и способов), экономические (объем причиняемого деянием ущерба, его вредное воздействие на состояние трудовой дисциплины, отрицательное влияние на осуществление задач ведения хозяйства и т.п.) и иные факторы (общеполитические мотивы, международные обязательства). Такая концепция достаточно привлекательна, поскольку учитывает исторический опыт уголовного законотворчества и основные позиции современной науки, однако общими недостатками представленной конструкции являются как недостаточная определенность содержания многих факторов, так и открытый характер их перечня, что, по справедливому замечанию Г.А. Злобина, указывает на непригодность предложенных факторов в качестве системы принципов криминализации.

Иную классификацию предложил П.С. Дагель. По его мнению, следует различать объективные (потребности общества в уголовно-правовом воздействии на негативные деяния, определяемые общественной опасностью таких деяний, степенью их распространенности и невозможностью борьбы с ними менее жесткими репрессивными мерами) и субъективные условия криминализации. При этом автор приходит к выводу о том, что возможности уголовно-правового метода ограничены, устанавливая тем самым рамки возможной криминализации:

а) уголовное право может регулировать лишь поведение людей, а не их мысли, чувства, темперамент;
б) возможно воздействовать уголовно-правовыми мерами на поведение людей лишь в случае, если оно доступно внешнему контролю и тем самым поддается доказыванию;
в) уголовно-правовые средства должны применяться лишь в случае, когда противоправное поведение может быть предупреждено с помощью таковых.

Развивая идею о нецелесообразности криминализации некоторых деяний, профессор Роттердамского университета Хульсман построил целую систему «принципов некриминализации», заключающуюся в том, что деяние не следует криминализировать, если оно:

а) совершается главным образом в группах населения, подвергающихся ущемлению или дискриминации,
б) по своему характеру таково, что может стать явным не на основе простого заявления или жалобы, а лишь в результате активного расследования по инициативе полиции,
в) является в глазах населения слишком обычным,
г) встречается, как правило, только в связи с социальными потрясениями,
д) совершается слишком большим числом людей,
е) не поддается точному определению,
ж) совершается преимущественно в частной жизни,
з) искренне расценивается значительной частью населения как дозволенное.

Всем приведенным классификациям в той или иной мере присущ один недостаток: указывая пути решения проблем, с которыми сталкивается законодатель при принятии решения о применении в борьбе с различными формами отклоняющегося поведения уголовной репрессии, авторы предлагают классификации безотносительно к характеру этих проблем. Между тем, по итогам предыдущей главы были сделаны выводы, показывающие, что криминализация, с одной стороны, является необходимым элементом социального контроля, с другой ее использование имеет существенные ограничения. Представляется, что классификация факторов криминализации должна отражать данную проблематику.

В связи с этим представляют интерес две классификации.

Наиболее развернутая классификация принципов криминализации предложена Г.А. Злобиным. Он делит таковые на:

а) выражающие объективную необходимость и политическую целесообразность установления уголовной ответственности (социальные и социально-психологические принципы криминализации),
б) определяемые требованием внутренней логической непротиворечивости норм права (системно-правовые принципы).

Последние подразделяются, в свою очередь, на:

1) общеправовые, связанные с требованием непротиворечивости системы норм уголовного и других отраслей права,
2) уголовно-правовые, определяемые внутренними закономерностями системы действующего уголовного законодательства.

Ценность приведенной классификации состоит в том, что Г.А. Злобин четко разделяет в ней социальный и системный аспекты криминализации, что позволяет отделить принципы, обеспечивающие поддержание системности в праве, от принципов криминализации как части системы социального контроля.

Если рассматривать последнюю группу факторов, которые оказывают влияние на законодателя при принятии решения о криминализации того или иного деяния, и, соответственно, реально влияют на текущую уголовно-правовую политику, то здесь большой интерес представляет классификация, предложенная А.И. Коробеевым. Он выделяет три группы факторов (автор именует их основаниями), влияющих на криминализацию: юридико-криминологические, социально-экономические и социально-психологические.

Последние две классификации правил криминализации являются наиболее полными, носят взаимодополняющий характер и будут использованы для дальнейшего анализа. Что касается различий в терминологии, необходимо отметить следующее. Любое рассматриваемое профессором Коробеевым основание криминализации корреспондирует с соответствующим принципом у Г.А. Злобина. Таким образом, предложенная А.И. Коробеевым классификация вполне применима для рассмотрения принципов криминализации.

Вместе с тем, нельзя не согласиться с А.И. Коробеевым, отмечающим, что не все влияющие на криминализацию факторы, приводимые в различных классификациях, могут служить основаниями уголовно-правового запрета. Дело в том, что некоторые принципы криминализации порождены внешними причинами и не могут рассматриваться в качестве оснований, под которыми понимается внутренняя потребность установления запрета. Кроме того, многие приводимые принципы криминализации относятся к особенностям законодательной техники и в качестве обоснования уголовно-правового запрета также выступать не могут, однако подлежат учету при принятии решения об объявлении деяния преступным.

Таким образом, необходимо рассмотреть две группы факторов, влияющих на криминализацию:

а) основания уголовно-правового запрета, служащие объективными предпосылками его установления;
б) принципы криминализации, относящиеся к законодательной технике.

При этом следует помнить следующее. Если всем основаниям криминализации корреспондируют принципы, то не всем принципам соответствуют основания криминализации. В связи с этим представляется целесообразным при рассмотрении оснований уголовно-правового запрета придерживаться классификации, предложенной А.И. Коробеевым, как более полной и детальной. Применительно же к принципам криминализации, не имеющим корреспондирующих оснований, необходимо следовать классификации Г.А. Злобина, которая включает системно-правовые принципы криминализации. Соответственно, в дальнейшем в настоящей работе применительно к социальным факторам криминализации будет применяться термин «основания», а к системно-правовым – «принципы».

Юридико-криминологические основания криминализации

Юридико-криминологические основания криминализации позволяют выделить те деяния, в отношении которых применение уголовной репрессии как способа реализации социального контроля является действительно эффективным.

«Для отнесения законодателем тех или иных деяний к числу преступных, — справедливо утверждает П.А. Фефелов, — решающим является их общественная опасность». Под общественной опасностью понимается «объективное свойство деяния, определяемое тем вредом, который это деяние причиняет или может причинить обществу».

Характер общественной опасности прежде всего зависит от ценности того блага, которому причиняется ущерб конкретным человеческим поступком, т.е. от ценности тех или иных общественных отношений. При помощи норм уголовного права охраняются наиболее важные общественные отношения. Другие охраняются при помощи иных мер воздействия, а не путем применения наказания. Посягательства на них не считаются преступлениями. Ценность группы общественных отношений определяется законодателем на момент принятия закона в зависимости от конкретных условий жизни общества в той или иной период. Например, до 1940 г. трудовая дисциплина на предприятиях не была объектом уголовно-правовой охраны. В предвоенные годы значение этих общественных отношений резко возросло, и поэтому законодатель счел необходимым установить уголовную ответственность за прогул и самовольный уход с предприятия.

Кроме ценности блага при решении вопроса о признании или непризнании деяния преступлением учитывается характер посягательства, т.е. способ, которым причиняется ущерб. Преступлениями признаются только такие посягательства, которые по своим объективным свойствам могут причинить существенный вред охраняемому благу. Например, имущественным правам, которые рассматриваются как объект посягательства, могут причинить ущерб деяния, носящие характер хищения, вымогательства, уничтожения или повреждения имущества. Эти деяния законом признаются преступными. Но вред имущественным правам может быть причинен и деяниями, носящими другой характер. Такие деяния законодатель не считает преступлениями.

Общественная опасность является признаком, относящимся к преступлению в целом, а не только к деянию. Поэтому в качестве одного из критериев оценки степени общественной опасности используется характеристика субъекта посягательства. Ряд признаков, относящихся к субъекту, может влиять на отграничение преступных деяний от непреступных и оценку степени опасности преступлений одного и того же вида. Такими признаками являются возраст, должностное положение, устойчивость преступной установки.

На оценку общественной опасности преступления оказывает влияние характер психического отношения лица к своим действиям и последствиям этих действий. Российская уголовно-правовая политика в качестве одной из основополагающих идей провозглашает, в отличие от доктрины Strict Liability, ответственность только за виновно совершенное деяние (ст. 5 УК РФ).

Степень общественной опасности деяния зависит не только от наличия вины и ее формы, но от цели, которую ставил перед собой преступник, и мотива, которым он руководствовался, совершая деяние. Поэтому одно и то же деяние в зависимости от цели и мотива может быть преступлением, а может либо не быть им, либо подпадать под признаки другого состава преступления. Злоупотребление должностными полномочиями считается преступлением, если оно было совершено из корыстной или иной личной заинтересованности (ст. 285 УК РФ), и дисциплинарным проступком, если оно было совершено по другим мотивам.

Важно иметь в виду, что установить универсальный критерий, по которому можно было бы определить достаточную для криминализации степень общественной опасности, практически невозможно. Принцип общественной опасности указывает на необходимость при обсуждении каждой уголовно-правовой новеллы решать вопрос о наличии таковой у конкретного вида деяний: «...Принцип общественной опасности указывает на тот исходный пункт движения познания, от которого оно должно отправляться при исследовании вопросов обоснованности криминализации деяния». Необходимо отметить особенность данного принципа, состоящую в том, что степень общественной опасности может оказаться недостаточной для криминализации, но не может быть слишком большой.

Здесь затрагивается еще одно важное юридико-криминологическое основание криминализации — наличие необходимости воздействия на общественные отношения уголовно-правовыми мерами, которое заключается в том, что «криминализация деяния уместна тогда и только тогда, когда нет и не может быть нормы, достаточно эффективно регулирующей соответствующие отношения методами других отраслей права». Данное основание корреспондирует принципу экономии репрессии.

Необходимость тщательной оценки обоснованности криминализации состоит в том, что уголовная ответственность при ее реализации порождает отрицательные социальные последствия. Таким образом, криминализация есть не благо, а необходимость пожертвовать одними интересами общества ради других, более значимых. И прибегать к ней необходимо только в случае, когда иных способов воздействия не существует, когда применение альтернативных методов социального реагирования, включая не связанную с применением уголовного наказания репрессию, является неэффективным.

В связи с этим встает вопрос о том, как определить степень эффективности тех или иных норм, глубокое исследование которого в настоящей работе не представляется возможным, так как выходит за ее рамки и является весьма объемным. Вместе с тем, необходимо отметить, что под эффективностью норм понимается «соотношение между фактическим результатом их действия и теми социальными целями, для достижения которых эти нормы были приняты». Если целью принятия данной социальной нормы в конечном итоге является пресечение определенного вида антисоциального поведения, то об эффективности применения именно уголовной репрессии для данного вида деяний свидетельствует если не сокращение, то сдерживание их числа «на том уровне, который является минимальным при данном состоянии объективных социальных явлений, образующих комплекс причин преступности».

Рассмотренный фактор тесно связан с таким юридико-криминологическим основанием криминализации, как принятие во внимание динамики общественно опасных деяний с учетом порождающих их причин и условий. Данное основание носит двоякий характер. С одной стороны, основание установления предусматривающих уголовную ответственность норм возникает, когда «динамика антисоциального поведения (преступности), т.е. изменение его (ее) состояния и структуры, ... обнаруживает устойчивую тенденцию к увеличению количества тех или иных общественно опасных деяний». Такие данные показывают, что применение иных методов борьбы с данным видом антисоциального поведения неэффективно. С другой, при криминализации необходим не только учет динамики данных деяний, но и их причин, поскольку выяснение таковых показывает обусловленность уголовного закона факторами, характеризующими источник преступного поведения. Учет порождающих общественно опасные деяния причин и условий имеет весьма существенное значение как для правильного установления уголовно-правового запрета (имеет смысл устанавливать запрет не только на конкретную форму антисоциального поведения, но и на деяния, которые могут послужить причиной или создать условия для такового), так и для определения его пределов (деяния, которые подлежат запрету, порождены столь глубокими социальными причинами, что их криминализация может вызвать негативные последствия, описанные ниже).

Социально-экономические основания криминализации

Нужно иметь в виду, что воздействие, оказываемое уголовным законом, гораздо сильнее воздействия, оказываемого посредством других отраслей права. Следовательно, при этом больше негативных последствий. Отсюда правило соразмерности положительных и отрицательных последствий криминализации: «Установление уголовной наказуемости деяния допустимо тогда и только тогда, когда ... положительные социальные результаты применения уголовного права существенно превзойдут неизбежные отрицательные последствия криминализации». Данное основание относится к группе социально-экономических.

Нежелательные результаты применения уголовного закона достаточно разнообразны и частично изложены выше. Помимо криминализации индивидуального сознания осужденных, ослабления поддерживаемых ими социально полезных связей и нарушения функционирования экономики из-за выключения значительного числа граждан из различных сфер хозяйства необходимо отметить также снижение полученной до осуждения профессиональной квалификации преступников вследствие отбывания наказания и необходимость несения дополнительных затрат на их ресоциализацию в постпенитенциарный период. Классическим примером несоблюдения правила соразмерности положительных и отрицательных последствий криминализации считается криминализация абортов.

К этой же группе факторов А.И. Коробеев относит наличие вреда, заключающееся в том, что криминализации подлежат только те деяния, которые «причиняют ... достаточно серьезный материальный и моральный вред обществу». При этом при определении санкции в расчет принимается ценность объектов уголовно-правовой охраны и величина причиняемого вреда: «Отсюда одной из важных задач уголовного законодательства является выявление системы приоритетов в уголовно-правовой охране тех или иных общественных отношений, с тем чтобы построить оптимальную модель структуры социальных ценностей, подлежащих уголовно-правовой защите, и отразить в санкциях норм истинную степень общественной опасности посягательства, в том числе и с учетом причиняемого ущерба».

Таким образом, размер причиняемого деянием вреда влияет не столько на его криминализацию, сколько на размер санкции, то есть на пенализацию. Включение указанного правила в число оснований криминализации в качестве самостоятельного представляется не вполне обоснованным, поскольку таковое охватывается правилом общественной опасности.

Еще одним фактором группы социально-экономических оснований криминализации профессор Коробеев считает наличие материальных ресурсов для реализации уголовно-правового запрета, суть которого заключается в том, что при осуществлении криминализации необходимо не только учитывать собственно правовой аспект, но и позаботиться о наличии необходимых средств. Представляется, что данное основание криминализации является частью более важного: необходимости учета возможностей системы уголовной юстиции, который трудно отнести к какой-либо группе в силу чрезвычайной многоплановости. Не случайно И.М. Гальперин выделяет определение возможности системы уголовной юстиции в борьбе с определенными деяниями в качестве единого принципа криминализации без разделения на наличие материальных ресурсов для реализации уголовно-правового запрета и процессуальную осуществимость преследования.

С одной стороны, действительно крайне важно наличие необходимых ресурсов для реализации запрета. С другой, уголовный закон, устанавливающий ответственность за определенный вид деяний, может быть практически функционален и достаточно эффективен лишь в том случае, если все предусмотренные нормой признаки состава преступления нормально доказуемы. Иными словами, уголовное преследование должно быть процессуально осуществимо. Правоприменительная практика выработала ряд требований, которые следует соблюдать для достижения указанной цели.

Например, «ни при каких обстоятельствах не должно криминализироваться деяние, которое требует доказывания всех существенных моментов субъективной стороны состава преступления, что представляет наибольшие трудности и сопровождается наиболее частыми ошибками». Помимо формально-юридической возможности доказывания существует и нравственно-правовая сторона данной проблемы. Реакция государства на преступление не должна быть аморальной, в связи с чем не рекомендуется криминализировать деяние, доказывание совершения которого возможно лишь:

а) при провоцировании продолжения преступных действий;
б) с нанесением «ущерба для неприкосновенности частной жизни и отношений доверия между близкими людьми»;
в) на основе показаний сообщников или тех, в чьих интересах совершено преступление.

Общее требование к криминализации деяний в данном аспекте состоит в необходимости предварительного рассмотрения вопроса о том, какими средствами придется доказывать его совершение. При этом представляется, что разделение принципа учета возможностей системы уголовной юстиции на две составляющие (процессуальная осуществимость преследования и наличие ресурсов для криминализации) весьма спорно в связи со следующим. При соблюдении правил осуществимости преследования, но отсутствии необходимых ресурсов для такового, уголовный закон не будет исполняться по той простой причине, что его негде и некому будет исполнять. Если же необходимые ресурсы присутствуют, но правила осуществимости преследования не соблюдены, правоприменители остаются бессильны в связи с невозможностью доказывания состава преступления.

Социально-психологические основания криминализации

«Уголовно-правовой запрет оправдан лишь тогда, когда общественной психологией и правосознанием та или иная разновидность отклоняющегося поведения воспринимается как требующая уголовно-правовой наказуемости», — пишет А.И. Коробеев . Иными словами, как указывал К. Кенни, «деяние должно в значительной мере возмущать привычные чувства общества, общественное мнение».

Признание деяний преступными не представляется возможным без учета социально-психологических и исторических факторов, ибо «без соответствия этих процессов уровню развития общественного сознания и состоянию общественного мнения нормы уголовного права будут бездействовать или, действуя только благодаря государственному принуждению, не будут выполнять свои функции». Для того, чтобы нормы уголовного закона могли реально воздействовать на поведение людей, они должны быть социально-психологически и традиционно-исторически обоснованы. М.И. Бобиева указывает в этой связи: «Любые нормативные системы и уложения останутся формальными сводами, если не будут использованы ... социально-психологические закономерности организации и регуляции поведения людей и отношений между ними». На криминализацию влияют самые различные факторы: существующие в обществе исторические, социальные и культурные условия, традиции выбора способа регулирования определенных общественных отношений и многое другое, ибо правовое регулирование (в т.ч. посредством криминализации и декриминализации отдельных деяний) есть «результат воздействия различных общественных явлений, в которых, естественно, участвуют факторы сознания и идеологии».

Главный социально-психологический фактор криминализации состоит в том, что объявление деяния уголовно наказуемым должно одобряться обществом: «...Криминализация любого деяния должна быть «морально обоснована», т.е. должна получить моральную поддержку большинства членов общества в связи с отрицательной моральной оценкой криминализируемого деяния». В своем формировании общественное сознание испытывает воздействие целого ряда случайных моментов, например совершенного кем-то тяжкого преступления, возбуждающего общественное мнение. Вследствие влияния таких факторов общественное мнение не всегда адекватно общественной потребности. Вполне естественно требование об усилении наказания за совершенное преступление, которое исходит от родственников потерпевшего. Совершенно логичным выглядит и обратное требование со стороны близких преступника. Таким образом, в общественном мнении существуют как предрассудки, так и представления, зачастую отражающие объективные потребности и правильные тенденции действительности. Они оказывают серьезное влияние на общественное мнение в целом. Таким образом, предрассудки общественного мнения являются существенной частью общественного сознания и не могут быть отброшены в процессе законотворчества. «...В противном случае, — пишет С.В. Полубинская,- могут наступить те же последствия, что и при игнорировании всех представлений и идей, составляющих общественное мнение».

В некоторых ситуациях исторические традиции могут служить препятствием для установления уголовно-правового запрета, поскольку запрещаемое деяние может быть традиционно-исторически признаваемо не только правомерным, но и необходимым (например, калым), в связи с чем уголовно-правовая новелла окажется мертворожденной, ибо «человек усваивает ту линию поведения, которая поддерживается ... тем ближайшим к нему миром, в котором он живет». Находясь под влиянием исторических традиций, человек вынужден выбирать между различными социальными нормами, ибо «моральному воздействию права противостоит моральное воздействие группы, страху перед юридическими санкциями — страх перед групповыми санкциями, диапазон которых достаточно широк — от потери социального статуса до экономического бойкота, насилия и даже убийства».

Нормы морали представляют собой специфический способ регуляции человеческого поведения и являются видом социальных норм. Однако, помимо этого, каждая общественно-историческая система существует как явление массового сознания, общественной психологии. Рассматриваемая в этом качестве мораль содержит определенную систему нравственных ценностей, на которые ориентируется личность. Таким образом мораль осуществляет регулятивную функцию.

Законодатель должен стремиться к тому, чтобы со стороны общественного мнения применение уголовного права как способа регулирования поведения в обществе оценивалось как полезное. Такая оценка возникает, как правило, тогда, когда становится очевидно, что иные механизмы социального контроля не дают необходимого результата.

Признание обществом необходимости применить уголовно-правовой запрет для регулирования общественных отношений выступает для законодателя главным социально-психологическим основанием криминализации. С другой стороны, в общественном сознании существуют традиционные представления о пределах вмешательства права в жизнь людей. Криминализация не должна разрушать эти представления, ибо «отход от данного принципа может привести к неэффективности уголовного закона не только как регулятора общественных отношений, но и как воспитателя общественного мнения».

Все это определяет важность изучения существующих в обществе представлений о преступлении и преступниках. Закон может внедрять новые представления в сознание населения, но такая работа требует больших затрат усилий и времени. Есть ли смысл расходовать значительные средства для изучения указанных представлений, если исходить из презумпции предустановленности того, что является преступлением? Если следовать сторонникам такой позиции, то теряет смысл изучение общественных представлений о должном и сущем в уголовном праве, ибо наиболее значимые антисоциальные деяния относятся к категории «вечных» преступлений, т.е. в любом обществе признаются общественно опасными и уголовно противоправными. Некоторые ученые настаивают, что имеется группа деяний, всегда признаваемых преступными в силу своей опасности для всех (грабеж, убийство и т. д.). Однако с такой позицией вряд ли можно согласиться.

«Система добродетелей, так же как и система преступления и порока, меняется вместе с ходом истории», — писал французский криминолог Г. Тард. Этот автор ставил вопрос: возможно ли существование «природных склонностей», которые во все времена и во всех социальных организациях были бы сочтены «вредными, антисоциальными и преступными»? Он отвечал на этот вопрос отрицательно, допуская только то, что некоторые определенные действия, например убийство или кража, но только у лиц своей социальной группы (рода, племени, семьи), во все времена рассматривались как преступные.

Французский социолог Э. Дюркгейм также считал, что нет действий преступных самих по себе, независимо от того, как их оценивает общество. Развивая тезис о том, что преступление — это то, что признается преступным на данной стадии развития общества, Дюркгейм указывал, что согласно законам Афин Сократ был преступником и его осуждение имело бесспорное основание в действующем тогда праве. «Однако вменяемое ему в вину преступление, — говорил он, — а именно независимость мысли, послужило на благо не только человечеству, но и его собственной стране. Оно помогло сложиться новой морали и вере, в которой нуждались жители Афин, ибо традиции, в соответствии с которыми они жили до этого, не соответствовали более существовавшим условиям жизни». Далее Дюркгейм справедливо замечает, что «либеральная философия имела своих предшественников в лице всякого рода еретиков, которые в силу закона наказывались гражданскими властями на протяжении всех средних веков».

В американской социологии проблема социальной обусловленности уголовно-правового запрета ставится в рамках школы интеракционистов. В наиболее крайнем виде ее позицию выразил Ричард Куинни: «Никакое поведение не является преступным до тех пор, пока оно не будет определено таковым государством в установленном порядке. В этом смысле «преступное поведение» отличается от «непреступного поведения» только в связи с определением, даваемым поведению другими. Не качество поведения, а характер действий, предпринимаемых против него, придает поведению характер преступного».

Приведенная точка зрения представляется слишком радикальной, однако необходимо учитывать, что даже лишение человека жизни само по себе, вне зависимости от социальной оценки данного акта, не может во всех случаях быть признано преступлением. Уголовно-правовой запрет не распространяется на случай войны, необходимой обороны, смертной казни и т. п. Эту мысль проводил, в частности, Э.Я. Немировский, писавший, что «убийство уродливых детей не только не запрещалось в древней Спарте, но было узаконено; убийство в осуществление завета кровной мести еще и недавно рассматривалось как долг».

Аналогичную тенденцию подметил финский криминалист Клаус Макела, отмечая, что «лингвистически-идеологические структуры влияют на образ мышления таким образом, что структурированное насилие не осознается как проблема». В этом также проявляется социальная производность понятия преступного, меняющегося с изменением определяющих это понятие социальных условий. По мнению американского социоантрополога Маргарет Мид, единственными социальными нормами, пользующимися «всеобщим признанием, являются некоторые (к тому же различные по своему характеру) ограничения в убийстве, некоторые имущественные права и запрет инцеста».

Таким образом, изучение представлений общества о преступном является крайне необходимым для обоснования уголовно-правового запрета конкретного деяния с точки зрения учета уровня общественного правосознания и психологии во избежание конфликта уголовно-правовых и объективных социальных норм.

К социально-психологическим основаниям криминализации можно в определенной степени отнести относительную распространенность и типичность криминализируемых деяний. Ведь, с одной стороны, «право регулирует реакцию общества и государства на такие ... поступки индивидов, которые по крайней мере являются реально возможными, то есть представляют собой проявления некоторых общих тенденций и закономерностей». Криминализация единичных отрицательных поступков бессмысленна, так как не имеет регулятивного значения.

Однако имеется и верхний предел для однородных актов антисоциального поведения, определяющий возможность их криминализации, поскольку «любая попытка криминализировать слишком распространенные формы поведения была бы ... дисфункциональной, так как результат вышел бы за пределы практических возможностей уголовной юстиции и тем самым была бы возведена в норму безнаказанность деяний, объявленных преступными». Кроме того, перевод большого числа граждан с распространенными формами отклоняющегося поведения в категорию преступников не будет воспринят общественным правосознанием как справедливый, что вряд ли будет способствовать повышению престижа уголовного закона, а следовательно и государства, которое такие законы принимает. Как указывает профессор Хульсман, деяние не следует криминализировать, если оно совершается слишком большим числом людей и расценивается населением как дозволенное.

Кроме того, объявляя широко распространенные в обществе деяния преступными, законодатель тем самым переводит большое число его членов из числа законопослушных граждан в разряд преступников. При этом при криминализации совершенного человеком деяния на него налагается клеймо преступника, что само по себе уже является довольно тяжким наказанием, поскольку обычному человеку трудно осознать себя преступником, тем более что деяние, объявленное преступлением, может не оцениваться им как преступное. Следовательно, при криминализации широко распространенного деяния возникает ситуация, при которой значительная часть членов общества переводится в число преступников, что может отрицательно сказаться на его состоянии. Кроме того, принятие подобной меры может привести к криминализации индивидуального сознания значительной части индивидов со всеми негативными последствиями. «Совершенно очевидно, — пишет С.В. Полубинская, что разрушение существующих в обществе представлений о преступлениях, так же как и перевод уголовным законом большой массы членов общества в категорию преступников, может отрицательно сказаться на моральном состоянии общества».

Системные принципы криминализации

Данные принципы задаются действующей системой права и обеспечивают включение в уголовный закон или исключение из него нормы с тем, чтобы не нарушались логическая стройность и системное соответствие норм законодательства, в связи с чем для выявления системно-правовых принципов криминализации необходимо рассмотреть требования законодательной техники, которой уделяется в отдельных отраслях права еще недостаточное внимание. Между тем законодательная техника — одна из прикладных, но важных проблем теории правотворчества, в отношении которого «потребность в научном обеспечении и обосновании ... едва ли вызывает у кого-либо сомнение».

Система уголовного законодательства, являясь результатом уголовно-политических установок, строится на основе правил законодательной техники. Именно благодаря последним указанная система приобретает свойство быть точным выразителем требований уголовно-правовой политики. Но для этого необходимо в процессе перевода уголовно-правовой политики на язык уголовного закона неукоснительно соблюдать правило внутренней согласованности права, а также целый ряд производных от него требований. К ним относятся: требование стройности нормативных актов; непротиворечивости в системе законодательства; логической связи между нормативными предписаниями; беспробельности содержания закона; исключения ненужных повторений; недопустимости законодательных излишеств, а также сохранения в действующем законодательстве норм, фактически утративших свое предназначение.

Пробельность уголовного законодательства ведет к рассогласованности его системы. Пробелы уголовного закона могут быть двух видов: «очевидными» и «скрытыми». Первые из них есть неизбежный результат динамизма общественных отношений, постоянно опережающих догму права. Восполняются они по мере обнаружения их уголовно-правовой политикой, указывающей законодателю на необходимость и целесообразность устранения таковых в законе. Поэтому недостатком законодательства будет не наличие в нем таких пробелов, а их длительное неустранение. К скрытым относятся пробелы, которые возникают как результат установления верхних и нижних пределов уголовного наказания и образования между ними правового вакуума, когда отдельные стороны запрещенного уголовным законом антиобщественного поведения остаются нерегламентированными. Внутренняя согласованность законодательства может быть нарушена обилием излишеств, то есть включением в него множества конкурирующих норм.

Из изложенного следует один из важнейших уголовно-правовых системных принципов криминализации: принцип беспробельности закона и неизбыточности запрета, ставящий вопрос о влиянии того или иного состава на полноту уголовного закона: не создает ли в нем новелла пробела или избыточности.

При всей сложности оценки влияния изменения уголовного законодательства на его полноту можно указать на единый для всех составов критерий: «Этот критерий состоит в положительном ответе на два вопроса. Изменилась ли в результате новеллы мера ответственности преступника за какое-либо из возможных деяний? Является ли изменение, если оно есть, именно таким, какое предполагал получить законодатель?»

Ярким примером «избыточного запрета» является ст. 213 УК РФ. Например, по ч. I ст. 213 УК РФ должно быть квалифицировано нарушение общественного порядка, сопровождавшееся уничтожением или повреждением чужого имущества. В то же время ч. I ст. 167 УК, устанавливающая ответственность собственно за умышленное уничтожение и повреждение чужого имущества, предусматривает практически те же санкции, что и ч. I ст. 213 (максимум два года лишения свободы). А ведь в случае совершения хулиганства, сопровождавшегося умышленным уничтожением имущества, законодатель, очевидно, предполагал усилить ответственность виновных, поскольку в таком случае объектом посягательства выступают не только отношения собственности, но и общественный порядок.

Ч. II ст. 213 предусматривает ответственность за сопровождавшееся применением насилия нарушение общественного порядка, связанное с сопротивлением представителю власти или иному лицу, исполняющему обязанности по охране общественного порядка, в виде лишения свободы на срок до 5 лет. Ч. I ст. 318 УК также предусматривает ответственность за совершение насильственных действий в отношении указанных лиц в виде лишения свободы на срок до 5 лет, но без демонстрации «явного неуважения к обществу».

Поскольку редакция ч. III ст. 213 УК РФ ненамного отличается от ч. III статьи 206 УК РСФСР, то нет оснований полагать, что в значительной мере изменится и практика применения этой нормы по сравнению с нормой, предусматривавшей ответственность за «особо злостное хулиганство». Данная практика состояла в том, что ч. III ст. 206 зачастую использовалась правоохранительными органами для того, чтобы не доказывать наличие в действиях обвиняемых составов более серьезных преступлений. Например, из дела Куриловича явствует, что он покушался на жизнь Черятина: «24 февраля, примерно в 21 час. 30 мин., находясь в состоянии алкогольного опьянения, Курилович выбил дверь и ворвался в квартиру, где проживала его сожительница Черятина и ее бывший муж Черятин. Увидев Черятина и Черятину вдвоем в квартире, он стал наносить Черятину удары кулаком в лицо. Когда последний, спасаясь от него, вышел из квартиры, Курилович взял с трельяжа отвертку и, размахивая ею, стал высказывать угрозы в адрес Черятина. Когда Черятин вошел в квартиру,.. Курилович ... подбежал к нему и нанес несколько ударов отверткой в шею». Однако его действия были квалифицированы не по ст. 15 и п. «б» ст.102, а по ч. III ст. 206 УК РСФСР. Таким образом, вместо усиления ответственности, опять получилось смягчение.

Из приведенных выше примеров видно, что ни о каком изменении ответственности преступника в результате наличия в УК РФ ст. 213 так, как это предполагал законодатель, речи не идет. Данная норма создает избыточный запрет в уголовном законодательстве, так как деяния, подпадающие под действие ст. 213 УК РФ, уже криминализированы (за них установлена ответственность в разделах, посвященных преступлениям против личности, собственности и порядка управления, зачастую с теми же санкциями).

В качестве примера неудачной декриминализации можно привести исключение в 1991 г. из УК РСФСР состава посягательства на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов, что повлияло на активизацию таких квазирелигиозных объединений, как «Белое братство» и «Аум сенрике». «В результате, — справедливо указывает Н.А. Лопашенко, — количество людей, вовлеченных в подобные объединения, многократно возросло, равно как вырос и причиненный их психическому и физическому здоровью ущерб. Уже в 1993 г. законодатель был вынужден вновь ввести уголовную ответственность за организацию объединений, посягающих на личность и права граждан. Данное деяние предусмотрено в числе преступных и Уголовным кодексом 1996 г.»

Формулирование отдельных уголовно-правовых норм также требует соблюдения определенных правил и приемов законодательной техники. Главной задачей здесь является достижение соответствия между формой закона и его сущностью, замыслом законодателя и его воплощением. Только при решении указанной задачи можно рассчитывать на будущую эффективность новеллы. Конструирование оптимальной нормы предполагает выполнение правил законодательной техники, а именно: стройность уголовно-правовой нормы, единообразие использования технических приемов ее построения, выдержанность атрибутики, максимальная компактность изложения, строгость стиля, ясность языка, определенность терминологии.

Требование стройности архитектоники включает в себя:

а) унифицированный подход к обозначению структурных частей статьи (буквы или цифры),
б) единообразное формулирование заголовков статей,
в) установление относительной соразмерности между частями и пунктами статей.

Применительно к уголовному праву данные требования воплощены прежде всего в принципе определенности и единства терминологии: «Криминализация в законе любого общественно опасного деяния ... должна осуществляться в определенных с точки зрения языка терминах — единых для действующего уголовного законодательства». Юридическая терминология является важнейшим компонентом законодательной техники, ибо с ее помощью «мысль … воплощается в законодательной формуле».

С этой точки зрения отдельные нормы действующего уголовного законодательства еще весьма далеки от совершенства. Например, крайне неудачным представляется использование в уголовном законе термина «посягательство» (ст. ст. 277, 317 УК РФ). Дело в том, что «посягнуть» означает «незаконно сделать что-либо», а в силу ч. I ст. 14 УК РФ преступлением признается «деяние, запрещенное уголовным законом». Следовательно, объективная сторона преступлений в упомянутых статьях фактически не описана, что нарушает не только принцип определенности и единства терминологии, но и полноты состава (подробнее о данном принципе см. ниже), поскольку любое преступление можно определить как посягательство по лексическому значению данного слова.

Принцип определенности и единства терминологии связан с очень большой проблемой уголовного права: соотношения формального и оценочного. М.И. Ковалев указывает: «Излишне оценочная норма ... порождает трудности на практике, ибо она очерчивает лишь контуры преступного деяния, оставляя за судьей устанавливать его действительное содержание». С другой стороны, применение оценочных понятий является весьма удобным, поскольку «своей компактной формой они позволяют придать закону необходимые свойства (полноту, гибкость динамизм)». Однако необходимо иметь в виду, что при применении оценочных норм в процесс правоприменения привносится значительная неопределенность, в результате чего нарушаются основополагающие принципы уголовного права: законности и равенства граждан перед законом. Ясно, что оптимальной можно будет признать норму, при конструировании которой удастся избежать отмеченных выше крайностей.

Другим общим правилом конструирования диспозиций уголовно-правовых норм является по возможности более полное описание объективной и субъективной сторон преступления. Специальное же правило построения диспозиций, четко сформулированное М.И. Ковалевым, сводится к следующему: «Чем абстрактнее описаны действия, образующие объективную сторону состава преступления, тем конкретнее должны быть указаны последствия этих действий. И наоборот».

Необходимость полноты описания признаков состава преступления диктуется также принципом полноты состава. «Можно сказать, что состав является информационной моделью преступления определенного вида, закрепленной в уголовном законе. Эта модель образуется в результате обобщения признаков всех преступлений данной разновидности. В результате получаем ... четкое описание их основных свойств», — отмечает В.Н. Кудрявцев. Криминализация предполагает определенность устанавливающей наказуемость деяния уголовно-правовой нормы, т.е. «указание в законе всех признаков ... действия или бездействия, необходимых для признания лица виновным в совершении определенного преступления». Как справедливо отмечает С.В. Землюков, «верную основу для оценки преступной деятельности дает соотношение всех признаков преступления».

Таким образом, криминализация осуществляется посредством формулирования в законе новых составов преступлений, но возможно и обратное: «...Если текст нового закона вместе с системой норм действующего уголовного права недостаточен для конструирования нового состава преступления, то реальной криминализации какого-либо деяния не происходит».

Требование полноты описания важнейших признаков состава преступления должно сочетаться с максимальной краткостью и компактностью их изложения. Необходимое сочетание достигается во многом благодаря использованию такого технического приема, каким является формулирование ссылочных и бланкетных диспозиций. Те и другие есть неизбежное следствие эволюции уголовного законодательства, которое на данном этапе своего развития уже не может обойтись одними описательными диспозициями. Но если ссылочные диспозиции критических замечаний не вызывают (их применение позволяет избежать ненужных повторений одних и тех же признаков в нескольких статьях), то с бланкетными диспозициями дело обстоит сложнее.

Действующее уголовное законодательство насчитывает в настоящее время немалое количество норм с бланкетными диспозициями. Необходимость такой конструкции составов преступлений обусловлена, с одной стороны, невозможностью воспроизведения в тексте уголовного закона всех признаков, содержащихся в ином нормативном акте, из-за их большого числа, с другой — требованием обеспечения стабильности уголовного закона, так как с изменением подзаконных нормативных актов признаки, содержащиеся в уголовном законе и отделяющие преступное нарушение от других правонарушений в этой области, остаются неизменными, что и является содержанием уголовно-правовой нормы. Действительно, уголовно-правовая норма с бланкетной диспозицией при всех колебаниях уровня подзаконного нормативного регулирования остается неизменной. Но остается ли в этих случаях столь же неизменной сфера действия данной нормы? Конечно, нет. Она либо сужается, либо расширяется, причем чаще всего наблюдается последнее. И в этом многие ученые вполне справедливо усматривают издержки норм с бланкетными диспозициями.

И все же полностью обойтись без бланкетных диспозиций не представляется возможным. Не остается поэтому ничего другого, как искать способы нейтрализации их отрицательных сторон, а именно:

а) устанавливать уголовную ответственность лишь за нарушение тех подзаконных актов, необходимость принятия которых прямо предусмотрена федеральными законами;
б) подробно описывать в тексте уголовно-правовой нормы признаки общественно опасных последствий и формы вины;
в) указывать в диспозиции на наиболее типичные способы причинения вреда в результате нарушения соответствующих норм.

Уголовное правотворчество в части определения преступности деяний ограничено не только требованиями изложения конкретной нормы. Не менее важны требования, предъявляемые к уголовному законодательству в целом.

Главное системно-правовое требование к любой норме уголовного законодательства заключается в том, что эта норма должна соответствовать общим принципам, лежащим в основе всей системы права. Правовым актом, воплощающим данные принципы, является Конституция, в связи с чем данное требование определяется как принцип конституционной адекватности.

Безусловное соответствие любой уголовно-правовой новеллы закрепленным в Конституции принципам права — один из важнейших критериев ее социальной обусловленности и эффективности применения. Нельзя криминализировать то, что допущено или даже гарантировано Конституцией.

К глубокому сожалению, отдельные законодательные инициативы наглядно демонстрируют игнорирование данного принципа. Например, предлагается ввести в УК РФ статью 242.1 «Двоеженство или многоженство (многомужество)». Казалось бы, ничего особенного: в РФ моногамия установлена законом, регистрация второго брака так или иначе связана с его нарушениями и, вероятно, представляет определенную общественную опасность. Однако предполагается криминализировать не одновременную регистрацию нескольких браков, а «сожительство с двумя или несколькими женщинами (мужчинами) с ведением общего хозяйства». При этом Конституция РФ гарантирует неприкосновенность частной жизни и семейную тайну (ст. 23), а также на неприкосновенность жилища (ст. 25). В данной же ситуации предлагается не только вторгнуться в жилище «многоженца», но и залезть к нему под одеяло.

Важно также уяснить, не объявляет ли проектируемая криминализация преступным то, что разрешено действующим законодательством. Отсюда принцип системной непротиворечивости криминализации конкретного деяния. В отличие от предыдущего этот принцип имеет относительный характер. Его соблюдение осуществляется посредством принятия альтернативного решения: отказ от криминализации либо отмена нормы, ей препятствующей.

Принцип международно-правовой допустимости и необходимости криминализации носит двоякий характер. С одной стороны (в части криминализации), Россия обязана приводить уголовное законодательство в соответствие с принятыми на себя международными обязательствами в борьбе с преступностью. С другой стороны, любое планируемое изменение уголовного закона должно предварительно оцениваться с точки зрения его соответствия указанным обязательствам (как при криминализации, так и при декриминализации). Наконец, недопустима криминализация тех деяний, которые в соответствии с нормами международного права являются допустимыми, а ранее криминализированные деяния такого рода подлежат декриминализации.

Изложенная система факторов представляет собой набор инструментов, при использовании которых возможно избежать серьезных проблем при разработке уголовного законодательства. При этом необходимо еще раз подчеркнуть, что только при условии комплексного применения вышеизложенной системы возможно получение позитивного результата, ибо входящие в нее элементы крайне взаимосвязаны и взаимозависимы.

Оптимальные модели криминализации

Процесс криминализации общественно-опасных деяний охватывает несколько стадий: получение и оценку информации о распространенности в стране определенного вида деяний, представляющих общественную опасность; изучение причин их возникновения, основных признаков и социальных последствий; определение перспектив борьбы с ними; наконец, — при принятии решения о целесообразности создать новую уголовно-правовую норму, — разработку проекта нового закона. На каждой из этих стадий принимаются соответствующие решения; желательно, чтобы каждое из них было оптимальным. Для этого необходимо учитывать довольно большое и притом разнообразное число факторов и руководствоваться определенными теоретико-методологическими предпосылками. Эти факторы и предпосылки будут рассмотрены на примере создания моделей новой уголовно-правовой нормы.

Противоречивость требований к норме объективна и в принципе неустранима. В ряде случаев она порождена разноплановыми функциями, которые осуществляет правовая система. Например, уголовное право защищает личность, но вместе с тем оно же и наказывает человека; задача правосудия состоит в том, чтобы обеспечить такое положение, при котором ни один невиновный не будет осужден, но зато и ни один преступник не избежит ответственности. Методы, необходимые для достижения каждой из поставленных целей, различны, а подчас и не вполне совместимы. И тем не менее всем этим требованиям новая норма должна удовлетворять.

В принципе противоречия, возникающие при построении уголовно-правовой нормы, вызваны диалектическими противоречиями, заложенными в криминализации. Данные противоречия имеют несколько уровней и разрешаются по-разному.

Первый уровень противоречий содержится в криминализации как способе реализации методов социального контроля. Так, проблема необходимости использования уголовно-правового запрета и одновременного наличия негативных последствий криминализации при осуществлении социального контроля решается посредством установления оснований криминализации деяний. Если четко следовать юридико-криминологическим основаниям, то криминализированы будут лишь общественно опасные деяния с учетом порождающих их причин и условий при отсутствии возможности воздействия на данные отношения иными мерами. Отрицательного социального эффекта криминализации можно избежать, если учитывать социально-психологические основания криминализации, следование которым практически исключает криминализацию соответствующих требованиям объективных социальных норм деяний, что минимизирует число конфликтов между принятыми в обществе нормами и индивидуальными шкалами оценок. Наконец, необходимость использования уголовной репрессии должна быть также социально-экономически обоснована во избежание как отрицательных экономических результатов криминализации в целом, так и применительно к обеспечению процессуальной осуществимости преследования.

Второй уровень противоречий заложен в системе построения уголовно-правовых норм и структуре институтов уголовного права. Данные противоречия частично можно решить посредством использования различных приемов законодательной техники, воплощенных в системно-правовых принципах криминализации.

Иногда можно найти решение, удовлетворяющее обоим противоречивым требованиям, например путем создания двух или более взаимосвязанных институтов. Так, принимая в качестве основания уголовной ответственности деяние, законодатель конструирует состав преступления, где личность отражена лишь некоторыми формальными признаками, при этом соблюдая принципы полноты состава и определенности и единства терминологии. Однако субъект преступления также имеет значение, хоть и вспомогательное, для определения общественной опасности деяния, в связи с чем его характеристики нуждаются в отражении в уголовном законе.

Наличие состава преступления является необходимым и достаточным основанием для признания лица виновным и ответственным за содеянное, но отнюдь не достаточным для того, чтобы избрать ему надлежащую меру ответственности. В институте назначения наказания на первое место выступает личность, если главной целью наказания признать исправление правонарушителей. При этом компенсируется односторонность деяния как основания ответственности. Этому же способствует введение в УК РФ института рецидива (ст. 18 УК РФ), в значительной мере влияющего на срок и размер наказания (ст. 68 УК РФ).

В некоторых случаях, однако, противоречивые требования невозможно расчленить, ибо они относятся к одному институту уголовного права. При этом уже не удается найти такое решение, которое одновременно удовлетворяло бы обоим противоположным требованиям. Так, диспозиция уголовно-правовой нормы не может быть одновременно абстрактной и казуистичной, или санкция в одно и то же время строгой и мягкой. Очевидно, решение должно располагаться между этими крайностями: диспозиция должна быть в меру абстрактной, а санкция — в меру строгой. Но какова эта мера? Какие критерии лежат в ее основании? Это и есть вопросы, требующие оптимального решения, то есть построения оптимальной модели криминализации, в максимальной степени разрешающей возникающие противоречия при том, что ни основания, ни системно-правовые принципы криминализации не помогают это сделать. Иными словами, построение оптимальных моделей криминализации способствует разрешению третьего, самого сложного уровня противоречий, возникающих при построении уголовно-правовых норм. При этом используется несколько методов последовательного приближения к оптимальному решению.

Один из них заключается в сокращении числа альтернатив и уменьшении расстояния между крайними позициями. Такое сокращение проще всего произвести посредством отбрасывания явно неприемлемых альтернатив как с одной, так и с другой стороны. Тем самым диапазон для выбора решения существенно сужается, хотя подчас и остается достаточно неопределенным.

Дальнейший подход к выбору оптимального решения предполагает переход от негативных критериев к позитивным, связывающим принимаемое решение с его предполагаемыми социальными и юридическими последствиями. Каковы же критерии выбора оптимального решения, относящегося к криминализации деяния?

Одним из требований к оптимальной модели криминализации является адекватность ее объёма и интенсивности поставленным задачам. Объем криминализации определяется количеством лиц, на которых распространяется действие уголовно-правовой нормы, что зависит от многих факторов, связанных с формулировкой состава преступления (признаки субъективной стороны, наличие специального субъекта и т.п.). Под интенсивностью криминализации понимается сила государственного принуждения, применяемая к нарушителям уголовно-правового запрета.

Необходимая широта криминализации может быть правильно определена лишь с учетом всех признаков состава преступления: объекта, субъекта, объективной и субъективной сторон. А к каждому признаку приложены различные критерии, которые сводятся к оценке этих признаков с четырех позиций: соответствия социально-политическим и нравственным ценностям общества, действующей правовой системе, практической применимости будущей нормы, ее экономической целесообразности. Таким образом, задача выбора оптимальной конструкции оказывается довольно сложной.

Критерии криминализации — обстоятельства, «характеризующие ... свойства деяния и подлежащие учету в процессе законотворческой деятельности с целью создания оптимальных моделей уголовно-правовых норм». Они могут относиться к различным аспектам преступления:

а) тяжесть последствий и вероятность их наступления,
б) личность преступника,
в) характеристика потерпевшего.

Здесь возникают многочисленные вопросы, относящиеся практически ко всем признакам состава. Если к каждому деянию приложить определенные критерии оценки, то единого вывода об объеме и интенсивности криминализации и не получится, но «наметится тенденция к выбору более узкой модели построения диспозиции».

Рассмотрение разных моделей построения диспозиции и оценка их под углом зрения названных выше критериев позволяют свести все аргументы за или против различных вариантов к четырем группам:

• Основанные на общих принципах юридической политики и на той системе ценностей, которой придерживается законодатель.

• Определяющиеся текущей практикой.

• Основанные на данных компаративистики.

• Формируемые на базе исследований, проводимых непосредственно для разработки новеллы.

На базе аргументов каждой из этих групп создаются модели будущего закона, которые именуются идеальной, прагматической, сравнительной и исследовательской. При выработке оптимального решения следует учитывать все указанные модели, но основное внимание должно быть уделено исследовательским моделям, поскольку именно они, базируясь на специально проводимых разработках, лишены как чрезмерной заземленности, так и сильной абстрактности.

Данные идеи имеют чрезвычайно существенное значение для определения интенсивности криминализации. Ее варианты, исходящие из системы ценностей и теоретических представлений, носят противоречивый характер. С одной стороны, в общественном сознании превалируют взгляды о необходимости усиления репрессии. С другой стороны, в среде специалистов весьма устойчиво мнение о нецелесообразности суровых санкций наказаний.

Представляется, что санкция должна быть относительно определенной, однако ее пределы установить весьма сложно. Наиболее надежным способом выбора оптимальных размеров санкции новой нормы представляются исследования. Эксперимент в такой ситуации не представляется возможным, но есть и другие методы определения таких размеров.

Во-первых, необходимо установить эффективность применения различных видов и размеров наказаний к лицам, осужденным за схожие преступления. При этом нужно подбирать для изучения тех, кто сходен по социально-демографическим и психологическим характеристикам с предполагаемыми субъектами того преступления, в связи с которым готовится новелла. Такой анализ даст относительное представление о размерах санкций, в той или иной степени приемлемых с точки зрения специального предупреждения и ресоциализации. Однако эти размеры необходимо еще скорректировать с учетом задач общего предупреждения.

Установить направление и пределы такой коррекции можно посредством изучения правосознания двух категорий лиц. Во-первых, нужно исследовать правосознание тех слоев населения, из которых наиболее вероятно появление субъектов соответствующего преступления. Цель такого исследования состоит в определении санкции, угроза которой смогла бы удержать неустойчивых лиц от совершения преступления с тем, чтобы было обеспечено осуществление социального контроля посредством угрозы применения уголовной репрессии. Во-вторых, необходимо проанализировать правосознание оперативных работников, дознавателей, следователей, прокуроров и судей, которые будут применять новый закон. Если они относятся к предлагаемой норме закона более либерально, чем это мыслится по ее исследовательской модели (как в случае с ч. 3 ст. 117 УК РСФСР), то предлагаемая санкция завышена. Потребуются коррективы и в том случае, если юристы-профессионалы сочтут санкцию слишком мягкой. Тем самым принимаются во внимание и профессионально-целевая, и социологическая, и ценностная точки зрения.

Указанная корректировка не должна приводить к отказу от моделей, сложившихся в результате изучения эффективности применения санкций к осужденным за смежные преступления лицам. При этом трудно согласиться с идеей, что «корректировать санкцию исследовательской модели ... следует не путем ее сужения в ту или другую сторону, а только путем расширения ее пределов или (и) добавления других мер наказаний в виде альтернатив, увеличивающих возможности суда по индивидуализации ответственности осужденных». Такая позиция представляется противоречащей методологическому подходу, заключающемуся в необходимости сокращения числа альтернатив и уменьшения расстояния между крайними позициями.

Интенсивность криминализации при практическом применении уголовно-правовой нормы может не оказаться оптимальной. Если она завышена, это проявится в виде регулярного назначения наказаний ниже установленного УК низшего предела. Если занижена, то исправить ошибку невозможно без изменения уголовного закона, что опять приведет в действие систему, необходимую для выработки оптимальных моделей криминализации.

Проблемы, связанные с применением в борьбе с отклоняющимся поведением уголовной репрессии, вызваны противоречиями, заложенными в самой криминализации и ее взаимодействии с социальной реальностью. По итогам данной главы можно сделать вывод, что упомянутые противоречия могут быть разрешены посредством учета рассмотренных в ней факторов. Указанные факторы подразделяются на основания уголовно-правового запрета, являющиеся объективными предпосылками его установления, и системно-правовые принципы криминализации, обеспечивающие логическую стройность и внутреннее соответствие норм законодательства. Следование первым позволяет разрешить противоречия между необходимостью использования криминализации для осуществления социального контроля и возникновением неизбежных негативных последствий в результате ее применения. Соблюдение вторых дает возможность избежать сложностей, связанных с тем, что разные основания криминализации будут диктовать ее различные объем и интенсивность, а также конфликта между отраслями законодательства и собственно нормами уголовного права посредством различных приемов законодательной техники. Наконец, методика создания оптимальных моделей криминализации по мере возможности помогает преодолевать противоречия, которые не могут быть полностью устранены при построении уголовно-правовых норм.

3. ТЕОРИЯ КРИМИНАЛИЗАЦИИ И РАЗВИТИЕ УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

Уголовное законодательство России до принятия УК РФ 1996 г.

С момента принятия в 1960 г. УК РСФСР и до утраты им силы с 1 января 1997 г., за исключением последнего десятилетия, наблюдалось постоянное расширение сферы уголовной ответственности посредством криминализации новых деяний. Количество составов преступлений с 1961 по 1990 год выросло на 40%. Верховные суды СССР и РСФСР постоянно стимулировали расширение применения уголовной репрессии. Яркими примерами являются руководящие разъяснения Верховного суда СССР о квалификации:

• приписок в отчетности о выполнении государственного плана, в результате которых деньги получали невиновные лица, как хищений, совершенных осуществлявшим приписки лицом,

• действий лица, совершающего преступление вместе с лицом, не достигшим возраста уголовной ответственности или невменяемым, как преступления, совершенного группой лиц,

• действий лиц, оказавших содействие убийце или насильнику, как соисполнителей.

Кроме того, постоянно ширилось применение в качестве наказания конфискации имущества. Кульминацией такового стало Постановление Пленума Верховного суда СССР «О недостатках в выполнении судами законодательства, предусматривающего применение конфискации имущества по делам о самогоноварении».

В результате такого направления уголовно-правовой политики к 1985 году количество лиц, приговоренных к лишению свободы, достигло 45,2% от числа всех осужденных. Возросло и число лиц, приговоренных к смертной казни. Имели место случаи безосновательного, в т.ч. фиктивного применения конфискации имущества.

С другой стороны, неоднократно проводились мероприятия по либерализации уголовного законодательства. Например, в конце 50-х — начале 60-х г.г. была развернута компания по освобождению совершивших преступления лиц от уголовной ответственности с применением к ним мер общественного воздействия, в результате чего в начале 60-х годов наблюдался существенный рост преступности. Аналогичный результат принесла и компания 1986 — 1988 г.г., когда была предпринята попытка директивным путем смягчить практику применения наказания в виде лишения свободы. Как следствие, таковое сократилось до 34,1% к 1988 г. Непродуманные меры по свертыванию применения уголовной репрессии снова привели к ухудшению ситуации в сфере борьбы с преступностью, в связи с чем в 1990 г. применение наказания в виде лишения свободы снова возросло и составило 36,2% по отношению ко всем осужденным.

Криминализация носила зачастую надуманный характер. Например, ст. 139-1 УК РСФСР предусматривала уголовную ответственность за преследование за критику. При этом п. п. 2, 3 Постановления Пленума Верховного суда СССР от 18 апреля 1986 г. № 9 «О применении судами законодательства об ответственности должностных лиц за нарушение порядка рассмотрения предложений, заявлений, жалоб граждан и преследование за критику» установлено, что целый ряд деяний, связанных с преследованием граждан в связи с их заявлениями, подлежит квалификации по ст. ст. 170, 172 УК РСФСР, что ярко свидетельствует об избыточном характере уголовно-правового запрета, установленного рассматриваемой статьей.

Ст. 156-4 УК РСФСР была установлена уголовная ответственность за «незаконный отпуск бензина и других горюче-смазочных материалов». О несоблюдении принципа общественной опасности при криминализации данного деяния говорит уже тот факт, что статья предусматривала административную преюдицию. Об определенности и единстве терминологии говорить вообще не приходится: термин «отпуск» означает «предоставить в распоряжение кого-либо», т.е. с точки зрения терминологии речь идет о хищении, однако в тексте статьи специально делается оговорка о необходимости отсутствия признаков такового в действиях виновного для ее применения.

Ст. 228-1 УК РСФСР, устанавливавшая ответственность за распространение культа насилия и жестокости, также не отличается соблюдением принципа определенности и единства терминологии. Дело в том, что под культом понимается либо религиозное служение, либо поклонение. Хотелось бы знать, кто из распространителей видеопродукции в 1986 году поклонялся Рембо или терминатору?

Подобных курьезов в УК РСФСР 1960 г. было предостаточно. В связи с этим, а также с учетом изменения политической и социально-экономической обстановки в стране, со второй половины 80-х г.г. предпринимались попытки кардинального реформирования отечественного уголовного законодательства, первоначально, правда, без надлежащих выводов из ошибок предыдущего этапа его развития. Например, авторы работы «Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования» исходили из посылок о том, что «маленький, но жесткий» УК не будет отвечать в должной мере потребностям борьбы с преступлениями средней тяжести.

Именно такой подход был использован при разработке Основ уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 г. Из этих же предпосылок исходили авторы проекта УК РФ 1993 г. Об обоснованности такого подхода речь пойдет ниже. Так или иначе, данные теоретические положения легли в основу УК РФ 1996 г.

Новое уголовное законодательство

В результате реформы отечественного уголовного законодательства 90-х годов было декриминализировано значительное число деяний как посредством внесения соответствующих изменений в УК РСФСР, так и в результате принятия в 1996 году УК РФ. Как следствие, из УК исчезли не менее 50 различных составов преступлений. Исключенные нормы предусматривали уголовную ответственность за совершение, как правило, малозначительных деяний и низкую интенсивность криминализации.

Одновременно в новом УК предусмотрена ответственность за совершение ряда деяний, криминализация которых ранее не представлялась возможной ввиду отсутствия необходимых социально-политических условий. Например, в УК РФ появилась глава 34. Представляется своевременным появление норм о преступлениях, предусмотренных главами 23 и 28. Установление уголовной наказуемости за предусмотренные в данных главах деяния теоретически обосновано. Не вызывает сомнений высокая степень их общественной опасности, относительная распространенность и типичность, отсутствие иных эффективных способов превенции, превалирование положительных социальных результатов криминализации над отрицательными, отсутствие препятствий социально-психологического характера для их криминализации.

Кроме того, правильным и своевременным с точки зрения оснований криминализации является появление в УК РФ следующих норм:

• ст. 120, хотя в части соблюдения принципа полноты состава формулировка статьи подвергается обоснованной критике,

• ст. 132, которая служит «интересам равной защиты любого лица независимо от его пола от любых сексуальных действий, совершенных с применением ... насилия», несмотря на крайне неудачную формулировку, грубо нарушающую принцип полноты состава, а именно: объективная сторона преступления сформулирована совершенно нечетко, т.к. под «действия сексуального характера» можно подвести все, что угодно,

• ст. 133 с той же оговоркой,

• ч. 2 ст. 169, поскольку криминализируется противопоставление власти чиновника, представляющего исполнительную ветвь, власти суда, в остальном же деяние является слишком распространенным и недостаточно опасным,

• ст. ст. 176, 177, 179, 182, 183, 184, 185, 195, 197, поскольку уголовное преследование является единственной мерой, способной в настоящее время защитить законопослушных граждан от новых форм антисоциальной деятельности в сфере экономики,

• ст. 187, посредством которой криминализирован один из наиболее доходных в настоящее время видов организованной преступной деятельности,

• ст. 210, несмотря на критику формулировки данной статьи, ибо ее ценность состоит хотя бы в том, что криминализировано само создание преступного сообщества,

• ст. 233, ибо данная статья направлена на развитие комплекса мер, направленных на борьбу с преступностью в сфере незаконного оборота наркотиков и психотропных веществ,

• ст. ст. 237, 246, 247, 254, 261, 269, которые направлены на реализацию прав, предусмотренных ст. 42 Конституции РФ, что в полной мере соответствует принципу конституционно-правовой адекватности криминализации.

Вместе с тем, анализ действующего уголовного законодательства позволяет выявить ряд серьезных нарушений принципов криминализации общественно опасных деяний. Наиболее часто имеет место существенное нарушение принципа определенности и единства терминологии. Так в УК РФ не содержится норм, разъясняющих смысл таких оценочных признаков, как:

• значительный ущерб гражданину (ч. 2 ст. 158, ч. 2 ст. 159, ч. 2 ст. 160, ч. 2 ст. 161),

• значительный ущерб (ст. 182),

• значительный имущественный ущерб (ч. 1 ст. 205),

• существенный вред (ч. 1 ст. 274),

• существенный вред правам и законным интересам граждан или организаций либо охраняемым законом интересам общества и государства (ч. 1 ст. 201, ч. 1 ст. 202),

• тяжкие последствия (ст. ст. 167, 168, 196, 201, 203, 205, 206, 211, 215, 216 — 220, 224, 225, 227, 274),

• крупный ущерб (ст. ст. 165, 169, 171 — 173, 176, 180, 183, 185, 195, 196, 197),

• крупный размер (ч. 3 ст. 174, ч. 2 ст. 186).

В определении преступного сообщества использован ряд не разъясненных законом оценочных признаков (ст. 210). «Отсутствие разъяснений относительно содержания перечисленных признаков существенно затрудняет применение соответствующих уголовно-правовых норм в следственной и судебной практике», — справедливо указывает С.С. Босхолов.

В уголовном законе имеются нормы, которые иначе как экзотическими и назвать нельзя. Например, ст. 214 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за вандализм (осквернение зданий и сооружений, порчу имущества на общественном транспорте или в иных общественных местах). Но слово «осквернить» означает «нарушить чистоту чего-либо, сделать нечистым», происходит от слова «скверна» и применяется, в основном, в религиозном значении. Создание подобных норм грубо нарушает принцип определенности и единства терминологии.

Наличие казуистических формулировок в некоторых статьях УК РФ существенно затрудняет точное определение и доказывание признаков составов преступлений, что значительно снижает эффективность уголовно-правовой охраны определенных общественных отношений. К таким статьям относятся ст. ст. 174 (легализация (отмывание) денежных средств и иного имущества, приобретенных незаконным путем), 184 (подкуп участников и организаторов профессиональных спортивных соревнований и зрелищных коммерческих конкурсов), 289 (незаконное участие в предпринимательской деятельности) и др.

Предполагаемые изменения УК РФ в свете теории криминализации

Предлагаемые в настоящее время поправки к УК РФ во многом дублируют ранее исключенные нормы. Имеются ли к этому основания с точки зрения теории криминализации?

Проект ст. 187.1 УК РФ предполагает введение уголовной ответственности за изготовление или сбыт поддельных проездных билетов либо иных документов, удостоверяющих право на проезд в транспорте с наказанием в виде лишения свободы до двух лет или штрафа. Уже сама по себе альтернатива штрафа и лишения свободы (об эффективности кратких сроков такового см. ниже) подвергается обоснованной критике в отечественной научной литературе. Вряд ли можно говорить о высокой степени общественной опасности данного деяния при том, что ущерб от него не превышает нескольких сотен рублей (применительно к Москве: в провинции проездные билеты значительно дешевле). Другое дело, когда данный вид деятельности осуществляется в значительном объеме, по сути в виде промысла. Ч. 2 проекта ст. 187.1 УК РФ предполагает введение уголовной ответственности за те же действия, совершенные неоднократно или организованной группой с наказанием в виде лишения свободы от двух до пяти лет с конфискацией имущества, что представляется в большей степени обоснованным.

Посредством ст. 200-1 УК РФ предполагается вновь криминализировать изготовление, сбыт и хранение крепких спиртных напитков домашней выработки. При этом привлечение к уголовной ответственности за их изготовление и хранение без цели сбыта предполагает административную преюдицию, что является анахронизмом: отечественное уголовное право с полным основанием отказалось от такой практики с принятием УК РФ. Что касается вопроса о криминализации изготовления и хранения крепких спиртных напитков домашней выработки с целью сбыта, то вопрос об этом должен решаться с учетом возможной криминализации изготовления и оборота фальсифицированных спиртных напитков.

В проекте соответствующей статьи (ст. 200-2 УК РФ) нарушаются принципы определенности и единства терминологии и полноты состава. Дело в том, что слово «оборот» означает «обращение денежных средств и товаров для воспроизводства, получения прибыли». Это значит, что не только изготовитель и хранитель, но и все иные участники движения сфальсифицированного алкогольного продукта от изготовителя к потребителю, включая последнего, являются соучастниками данного преступления. В таком случае нарушаются принципы относительной распространенности деяния и процессуальной осуществимости преследования. Если же не следовать буквальному толкованию слова «оборот», нарушается принцип полноты состава, поскольку становится непонятным субъектный состав участников оборота. Данный термин не употребляется в уголовном законе и вводить его туда, думается, не следует. Представляется, что термин «сбыт» будет вполне адекватен для рассматриваемой статьи. Определенную тревогу вызывает и термин «фальсифицированных». Необходимо говорить не о фальсификации, а о незаконном производстве крепких спиртных напитков.

Криминализация изготовления и сбыта фальсифицированных спиртных напитков имеет смысл тогда, когда имеется достаточно ресурсов для обеспечения борьбы с данным явлением с одной стороны, и соответствующая воля для этого с другой. Если государство считает необходимым и целесообразным покончить с незаконным производством крепкой алкогольной продукции, криминализация незаконного изготовления и сбыта крепких спиртных напитков является необходимой одновременно с введением уголовно-правового запрета на изготовление и хранение крепких спиртных напитков домашней выработки с целью сбыта.

В уголовный закон предлагается внести ряд принципиально новых составов, которые также никак нельзя признать соответствующими принципам криминализации. В частности, предлагается криминализировать распространение сведений, порочащих деловую репутацию юридического лица (ст. 182.1), публичные призывы к незаконному отторжению от Российской Федерации части ее территории (ст. 280.1), непринятие мер по пресечению действий, направленных на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, ненависти либо розни (ст. 282.1), неисполнение федерального закона о статусе члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации (ст. 287.1) и др. Все эти составы объединяет помимо всего прочего низкий уровень интенсивности криминализации, что свидетельствует об отсутствии серьезной общественной опасности при их совершении. Очевидно, что на практике эти нормы применяться не будут, что, естественно, негативно скажется на престиже уголовного закона.

Рассмотренные выше проекты изменений УК РФ оставляют желать лучшего. Между тем, среди проектов изменений попадаются такие, которые весьма четко следуют если не всем, то хотя бы наиболее важным принципам криминализации. Главным позитивным обстоятельством, обнаруживаемым при прочтении данных законопроектов, является последовательный и комплексный характер предлагаемых изменений с тем, чтобы с помощью уголовной репрессии если не искоренить, то свести к минимуму определенные виды отклоняющегося поведения, которые с точки зрения авторов проектов являются наиболее опасными.

В качестве примера можно привести законопроект, направленный на борьбу с преступлениями, связанными с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ. Он предлагает внести изменения в УК РФ с тем, чтобы усилить уголовную ответственность за уже криминализированные деяния, связанные с наркотиками и психотропными веществами, а также ввести уголовно-правовой запрет на совершение ряда новых деяний, как то:

• вовлечение несовершеннолетнего или заведомо для виновного страдающего тяжелым психическим расстройством лица в совершение преступления, связанного с незаконным оборотом наркотиков или психотропных веществ (проект ст. 150.1 УК РФ),

• незаконные действия с веществами, инструментами и оборудованием, используемыми для изготовления наркотических средств или психотропных веществ (проект ст. 228.1 УК РФ),

• организация преступного сообщества для совершения связанных с незаконным оборотом наркотических средств или психотропных веществ преступлений (проект ст. 231.1 УК РФ),

• незаконное потребление наркотических средств или психотропных веществ (проект ст. 233.2 УК РФ),

• уклонение в установленном порядке признанного больным наркоманией лица от назначенных судом принудительных мер медицинского характера (проект ст. 233.3 УК РФ),

• пропаганда и реклама способов производства, изготовления, переработки, приобретения, хранения, перевозки, пересылки или сбыта наркотических средств или психотропных веществ, их незаконного потребления, а равно незаконного культивирования растений (проект ст. 237.1 УК РФ).

Конечно, нельзя не признать, что не все вышеприведенные новеллы являются уместными в том виде, в котором они предлагаются. Представляется, что при принятии закона необходимо учесть следующее:

а) ст. 150.1 УК РФ будет создавать избыточный запрет, поскольку в кодексе имеется ч. 4 ст. 150,
б) вместо введения в УК РФ ст. 233.1 целесообразно было бы внести изменение в ч. 3 ст. 210, указав в качестве обстоятельства, дающего основание для квалификации содеянного по данному пункту, создание преступного сообщества либо участие в нем, если таковое создано с целью совершения связанных с незаконным оборотом наркотических средств или психотропных веществ преступлений,
в) вопрос о криминализации незаконного потребления наркотических средств или психотропных веществ также остается спорным (не случайно данный состав был в свое время исключен из УК РСФСР), в связи с чем за совершение данного деяния с учетом отсутствия достаточных оснований для его криминализации правильно было бы установить административную ответственность или, если законодатель пройдет по пути создания института уголовного проступка, отнести незаконное потребление наркотических средств или психотропных веществ к числу последних.

Тем не менее, приятно удивляет проявленная авторами законопроекта последовательность в части повышения интенсивности криминализации за связанные с незаконным оборотом наркотиков и психотропных веществ преступления и установления уголовно-правового запрета на совершение любых деяний, так или иначе связанных с таким оборотом. Беда состоит в том, что авторы данного законопроекта не указывают на те составы преступлений, которые следует исключить из УК РФ с тем, чтобы высвободить ресурсы для обеспечения уголовного преследования за совершение преступлений, связанных с наркотическими средствами и психотропными веществами.

Развитие уголовного законодательства: теоретический аспект

Использование криминализации деяний в качестве инструмента осуществления социального контроля имеет смысл лишь в том случае, если посредством ее осуществления реализуются методы социального контроля, то есть ее применение должно быть эффективно. При широкой распространенности криминализируемого деяния, его соответствии требованиям объективных социальных норм и отсутствии предпосылок для процессуальной осуществимости преследования совершения общественно опасного деяния эффективность криминализации значительно снижается. Следует также учитывать, что на эффективность криминализации деяний влияет в значительном числе случаев размер санкции уголовно-правовой нормы. Анализ эффективности кратких сроков лишения свободы показал, что рецидив среди взрослых преступников, отбывших такие наказания, составляет около 40%, а среди несовершеннолетних он достигает 90%. Специалисты в области пенализации в связи с этим отмечают, что применение мягкой репрессии «ведет к увеличению рецидива».

Все это наводит на мысль о том, что законодатель в идеале должен стремиться при осуществлении криминализации к снижению ее объема и увеличению интенсивности. Иными словами, уголовный закон должен защищать наиболее важные общественные отношения, воспринимаемые большинством населения как нуждающиеся в уголовно-правовой охране, притом защищать посредством установления суровых санкций. В противном случае он будет направлен не на борьбу с преступностью, а на ее «размножение». В.К. Дуюнов не без оснований пишет по этому поводу, что структура наказуемости некоторых деяний «вызывает недоумение».

В этой связи представляется небезынтересным опыт зарубежного законодательства, а именно закон «О контроле над насильственной преступностью и правоприменяющих органах» (Violent Crime Control and Law Enforcement Act, 1994), подписанный президентом США 13 сентября 1994 г. Представляется, что в нем весьма удачно сочетаются выделение наиболее важных объектов уголовно-правовой охраны и усиление уголовного преследования за посягательство на них. Например, возможность назначения смертной казни предусматривается более чем в 50 случаях совершения федеральных преступлений. Если подсудимый ранее был осужден за три насильственных преступления или три преступления, связанных с наркотиками, за любое следующее федеральное преступление ему обязательно назначается пожизненное тюремное заключение. Одновременно снижаются обязательные минимумы наказаний для мелких правонарушителей.

Правда, некоторые исследователи подвергают данный закон критике, указывая, что «жестокие наказания, в том числе смертная казнь, никогда нигде и никого не устрашали». Представляется, однако, что в данном случае американский законодатель поступил мудро, поскольку упор сделан на общую и специальную превенцию тяжкой, наркотической и рецидивной преступности, в борьбе с которой либерализм и поиск путей ресоциализации совершенно неуместны. Тем более что такая преступность обнаруживает постоянную тенденцию к росту. Например, при сокращении общей преступности в США на 3,1% число убийств в 1993 году выросло на 3,2%. Аналогичная тенденция сохранилась и в 1994 году. Следовательно, при изменении интенсивности криминализации не только учтено требование общественной опасности определенных деяний, но и принята во внимание их динамика. При этом закон содержит ряд профилактических и подкрепляющих мер, таких, как ограничение распространения полуавтоматического оружия и допустимого числа патронов в пистолетной обойме, обязательную регистрацию лиц, освобожденных после отбывания наказания за половое преступление, в полиции штата, что вкупе с ранним диагностированием и лечением сексуальных маньяков могло бы дать чрезвычайно положительный эффект.

Конечно, такой закон не может не вызывать критику со стороны либеральных юристов. Ими, в частности, указывается на неэффективный рост государственных расходов, дискриминацию национальных меньшинств и, главное, резкий рост зарегистрированных показателей уголовного наказания (главным образом, тюремного заключения) без снижения уровня преступности и насилия. Однако необходимо отметить, что такая тенденция будет носить позитивный характер в том плане, что за счет усиления репрессии при осуществлении социального контроля удастся хотя бы сбить темпы роста преступности.

УК РФ в рассмотренном отношении далек от совершенства. Несмотря на то обстоятельство, что часть малоопасных деяний с его принятием была декриминализирована, в нем остается большое количество составов, скорее подходящих для кодекса об административных правонарушениях. Не случайно Л.Д. Гаухман и С.В. Максимов отмечают: «Уголовный кодекс России представляет собой образец самой глубокой поляризации преступлений по степени общественной опасности в этом столетии... Фактически речь идет о разделении Уголовного кодекса на два: кодекс уголовных проступков и кодекс собственно преступлений».

Спрашивается, зачем вообще нужно содержать в УК статьи, предусматривающие ответственность за совершение «проступков». Ведь реально их криминализация не соответствует ни принципу общественной опасности, ни требованию относительной распространенности деяний, не говоря уже о социально-психологических основаниях установления уголовно-правового запрета, ибо согласно социальной шкале оценок данные деяния, как правило, не воспринимаются обществом как заслуживающие уголовного наказания. Это ведет к конфликту между указанными статьями УК и объективными социальными нормами и снижает практически до нуля процессуальную осуществимость преследования. Существование в УК РФ некоторых норм, подобных рассмотренным в предыдущих параграфах настоящей главы, лишь создает почву для злоупотреблений со стороны сотрудников контрольных и правоохранительных органов. А.Э. Жалинский справедливо заметил по этому поводу: «Общество в целом ряде случаев не представляет себе последствия принятия тех или иных законов. Граждане, настаивая на некоторых формулировках, наносят себе ущерб, не осознавая этого».

Что же делать, когда имеются негативные акты индивидуального поведения, против которых не может быть по вышеприведенным причинам применена уголовная репрессия? Ответ очевиден: применять альтернативные методы социального реагирования, например, административную репрессию. Есть еще вариант легального разделения преступлений и уголовных проступков. При этом предполагается, что объем криминализации в случае с уголовными проступками будет выше, а интенсивность значительно ниже, чем в отношении преступлений. «Разделительным барьером» между преступлениями и уголовными проступками с точки зрения интенсивности может являться такой показатель, как применение в качестве альтернативных наказаний штрафа и лишения свободы, которое, необходимо еще раз подчеркнуть, не без оснований подвергается резкой критике применительно к использованию в УК РФ. Такие деяния, с одной стороны, могут быть достаточно распространены, а с другой — не являться в значительной мере общественно опасными.

Что же касается серьезных преступлений, являющихся значительными отклонениями от объективной социальной нормы, то их число и число совершающих их лиц не столь значительно и, следовательно, негативные социальные последствия криминализации в таких случаях также не будут столь уж ощутимы. Более того, высокая интенсивность криминализации в таких ситуациях в наиболее полной мере способствует осуществлению социального контроля как в части рационализации социальных норм (суровое наказание указывает на крайне негативный характер криминализированного деяния), так и в части превенции. Сокращение объема и увеличение интенсивности криминализации позволит в максимальной степени учесть ее основания и системные принципы, достигнуть с ее помощью максимального эффекта при осуществлении социального контроля, а также избежать негативных последствий.

Что мешает осуществить реформу уголовного и уголовно-процессуального законодательства в этом направлении? Как уже отмечалось выше, концептуальный подход к предполагаемому объему криминализации в новом уголовном законодательстве страны разрабатывался еще во второй половине восьмидесятых годов. В тот период превалировала точка зрения, согласно которой «маленький, но жесткий» УК будет обладать значительными недостатками, а именно:

• Предусмотренные таким УК меры наказания будут достаточно строгими, минимум лишения свободы должен назначаться с высокого предела при том, что не связанным с лишением свободы мерам будет отведено весьма скромное место.

• Как следствие, будет весьма ограничена система освобождения от наказания.

• Не являющиеся слишком опасными деяния попадут в сферу действия административной юстиции, эффективность которой «меньше, чем у уголовного судопроизводства» при том, что борьба с преступлениями средней тяжести «также должна быть достаточно эффективна».

Такая позиция представляется весьма спорной по следующим обстоятельствам:

а) «маленький, но жесткий» УК должен предусматривать ответственность за совершение таких преступлений, в отношении которых назначение минимума лишения свободы с высокого предела является вполне нормальным, а не связанные с лишением свободы наказания будут носить вспомогательный характер,
б) система освобождения от наказания в большей степени зависит от являющихся основанием для такого освобождения обстоятельств, а не от его суровости,
в) борьба с не представляющими значительной опасности деяниями при помощи мер административной юстиции ничуть не менее, а иногда и более эффективна, в особенности с точки зрения процессуальной осуществимости преследования, поскольку при привлечении к административной ответственности лицо не пользуется таким значительным объемом прав, как в уголовном процессе.

Кроме того, нельзя забывать, что вышеприведенный подход был разработан с целью определения «общего характера уголовного кодекса эпохи социализма». Может быть, для охраны социалистических общественных отношений и осуществления социального контроля в условиях общества того периода «маленький, но жесткий» УК не годился.

Вероятно, посредством криминализации не представляющих большой общественной опасности деяний авторы подхода считали возможным добиться рационализации определенных социальных норм. В тот период государство обладало достаточными ресурсами для обеспечения осуществимости преследования за большое количество преступлений. В настоящее время ситуация резко изменилась. Ограниченность ресурсов уголовной юстиции стала диктовать необходимость отказа от криминализации деяний, не представляющих большой общественной опасности, что не было учтено в полном объеме авторами проекта УК РФ 1993 г., исходившими из «строгой ответственности за тяжкие преступления и рецидив преступлений ... и либерализации наказания и ответственности за нетяжкие преступления и в отношении случайных преступников» в качестве основных концептуальных положений проекта.

Новые условия, в особенности крайняя ограниченность ресурсов при обеспечении осуществимости уголовного преследования, диктуют особую необходимость перехода к «маленькому, но жесткому» УК. Это приведет к резкому высвобождению столь необходимых для обеспечения процессуальной осуществимости преследования тяжких преступлений ресурсов, а также снимет вышеприведенные проблемы социально-психологического характера, связанные с криминализацией деяний, не представляющих большой общественной опасности. Указанные меры позволят гораздо более эффективно осуществлять социальный контроль в части борьбы с наиболее опасными отклонениями.

C учетом анализа действующего уголовного законодательства в целях сокращения объема криминализации представляется целесообразным декриминализировать или (в зависимости от того, по какому пути пойдет законодатель) перевести в разряд уголовных проступков деяния:

• Производство по делам, о совершении которых возможно судить лишь на основании жалобы потерпевшего (так называемые «дела частного обвинения»).

• За совершение которых не предусматривается наказание в виде лишения свободы.

• За совершение которых предусматривается в качестве наказания альтернатива штрафа и лишения свободы.

Такое изменение уголовного законодательства позволит мобилизовать ресурсы для борьбы с серьезными проявлениями отклоняющегося поведения, существенно сузив поле деятельности правоохранительной системы. Кроме того, целесообразно было бы снизить интенсивность криминализации в отношении тех деяний, не представляющих большой общественной опасности, декриминализация которых не представляется возможной, как то:

а) обязательное условное осуждение впервые привлекаемых к уголовной ответственности лиц при наличии смягчающих обстоятельств и отсутствии отягчающих,
б) некоторое сокращение сроков давности, дающих основание для освобождения от уголовной ответственности за совершение вышеуказанных преступлений,
в) сокращение сроков давности обвинительного приговора суда, дающих основание для освобождения от отбывания наказания, назначенного за совершение вышеуказанных преступлений.

Вместе с тем, необходимо увеличивать интенсивность криминализации в отношении ряда преступлений, представляющих серьезную общественную опасность. Такие меры позитивно скажутся на осуществлении социального контроля как с точки зрения рационализации, так и с точки зрения превенции. Представляется, что они должны включать следующие изменения в уголовном законодательстве:

• Установление для наиболее опасных преступлений, не посягающих на жизнь, наказания в виде лишения свободы на срок до двадцати лет.

• Увеличение ограничения назначения наказания в виде лишения свободы двадцатью пятью годами по совокупности преступлений и тридцатью годами по совокупности приговоров до как минимум тридцати и тридцати пяти лет соответственно в случае осуждения за совершение особо опасного рецидива.

• Исключение из ст. 57 УК РФ указания на том, что пожизненное лишение свободы назначается лишь как альтернатива смертной казни за совершение посягающих на жизнь особо тяжких преступлений, ибо имеются непосредственно не посягающие на жизнь деяния, за которые наказание в виде пожизненного лишения свободы являлось бы вполне уместным.

Имея в своем распоряжении такой инструментарий, российские правоохранительные органы смогут вести эффективную борьбу с преступностью при том условии, что вновь принимаемые нормы отечественного уголовного законодательства будут соответствовать принципам криминализации деяний. Создание «маленького, но жесткого» УК является главным, если не единственным способом обеспечить эффективный социальный контроль на современном этапе развития отечественного уголовного права.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вышеприведенное исследование теории криминализации и декриминализации выявило определенные законы, являющиеся основой правотворчества в сфере уголовного права, и показало общие закономерности создания уголовно-правовых норм. Оно продемонстрировало, что осуществление социального контроля при помощи уголовной репрессии:

а) необходимо, т.к. благодаря ему реализуются информационный, социально-профилактический и репрессивный методы осуществления социального контроля,
б) таит в себе ряд опасностей, как то:

• конфликт уголовно-правовых норм с объективными социальными,

• столкновение оценки, даваемой уголовно-правовой нормой тому или иному деянию, с индивидуальной шкалой оценок,

• криминализация сознания отдельных индивидов.

Данные выводы базируются на приведенном исследовании вопроса о месте криминализации в системе социального контроля. Они наводят на мысль, что:

а) при создании уголовно-правовой новеллы крайне необходимо руководствоваться некоторыми правилами, позволяющими избежать вышеперечисленных отрицательных последствий криминализации общественно опасных деяний,
б) при невозможности использования уголовной репрессии для осуществления социального контроля следует использовать альтернативные методы реагирования.

Упомянутые правила представляют собой определенную систему оснований криминализации, выражающих объективную необходимость и целесообразность введения уголовно-правового запрета, которым в некоторых классификациях (например, у Г.А. Злобина) корреспондируют соответствующие юридико-криминологические и социально-психологические принципы. Их соблюдение существенно помогает избежать наступления негативных последствий при установлении уголовно-правового запрета. В случае же, если законодатель не будет руководствоваться в своей деятельности данными правилами, наступят крайне неприятные результаты. При помощи строгого следования основаниям криминализации общественно опасных деяний в определенной мере снимается противоречие между необходимостью ее использования для реализации применения санкций как метода осуществления социального контроля и негативными последствиями применения уголовной репрессии.

Однако необходимо учитывать, что различные основания криминализации могут диктовать ее разные объем и интенсивность. Возможен также конфликт между нормами уголовного и иных отраслей права. Такие противоречия устраняются при помощи определенных приемов законодательной техники, составляющих основу системных принципов криминализации.

Как показывает практика, некоторые противоречия не могут быть полностью устранены при построении уголовно-правовых норм. Их по мере возможности помогает преодолевать методика создания оптимальных моделей криминализации.

Вышеприведенный теоретический подход позволяет дать определенные рекомендации по развитию уголовного законодательства страны. В их основе лежит положение о том, что криминализация общественно опасных деяний в сущности далеко не позитивна. В пользу такой позиции говорит не только наличие большого числа отрицательных последствий криминализации, но и те сложные вопросы, с которыми сталкивается законодатель при принятии решения о введении уголовно-правового запрета на совершение какого-либо деяния. С учетом весьма низкой эффективности кратких сроков лишения свободы представляется, что уголовную репрессию в таком случае целесообразно применять лишь в крайних ситуациях, но применять жестко.

Исходя из приведенного выше положения законодателю следует стремиться к сокращению объема и увеличению интенсивности криминализации, в связи с чем необходимо отказаться от уголовно-правового запрета малоопасных деяний с одновременным усилением уголовной ответственности за совершение тяжких и особо тяжких преступлений. При этом критика «маленького, но жесткого» УК представляется, как показано выше, не вполне обоснованной. Такой подход, в частности, находит поддержку Президента России. Отвечая 24 декабря 2001 года в прямом эфире телеканалов ОРТ и РТР на вопрос жителя Оренбурга П.Г. Гамова о суровых наказаниях за незначительные преступления, В.В. Путин указал на необходимость изменения уголовной политики в этом направлении с одновременной необходимостью обеспечения уголовного преследования в отношении лиц, совершивших тяжкие преступления.

В связи с изложенным для сокращения объема криминализации представляется целесообразным внести следующие изменения и дополнения в УК РФ:

• Ч. 2 ст. 73 дополнить предложением следующего содержания: «Если виновный в совершении преступления небольшой или средней тяжести ранее не отбывал ни одно из наказаний, указанных в ч. 1 настоящей статьи, ему назначается условное осуждение при наличии смягчающих и отсутствии отягчающих обстоятельств».

• Ст. ст. 115, 116, 145.1 исключить.

Одновременно следует увеличить интенсивность криминализации в отношении преступлений, представляющих существенную опасность. В связи с этим необходимо внести следующие изменения и дополнения в УК РФ:

• Ч. 4 ст. 56 дополнить предложением следующего содержания: «В случае сложения сроков лишения свободы при особо опасном рецидиве по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы не может быть более тридцати лет, а по совокупности приговоров – более тридцати пяти лет;

• Ч. 1 ст. 57 изложить в следующей редакции: «Пожизненное лишение свободы устанавливается только за совершение особо тяжких преступлений»;

• В ч. 3 ст. 69 после слов «двадцати пяти лет» через запятую добавить «а при особо опасном рецидиве – тридцати лет».

Данные меры сыграют положительную роль в осуществлении социального контроля с точки зрения рационализации и превенции. С таким арсеналом правоохранительная система будет способна на ведение более эффективной борьбы с преступностью.

К изложенному необходимо добавить, что такое позитивное изменение возможно лишь в случае, если вновь принимаемые нормы отечественного уголовного законодательства будут строго соответствовать принципам криминализации общественно опасных деяний. Более того, крайне необходимым представляется проведение комплексного анализа всех статей особенной части УК РФ в нынешней редакции на предмет их соответствия принципам криминализации с обязательным изменением или исключением из УК тех из них, которые нарушают указанные принципы. Эта мера даст возможность кардинально изменить ситуацию в области обеспечения функционирования системы социального контроля в сторону улучшения.

Вполне понятно, что содержащиеся в настоящей работе выводы и предложения вызовут неоднозначную реакцию. Но безусловным плюсом будет являться хотя бы то обстоятельство, что вопрос о теоретической обоснованности уголовно-правового запрета станет предметом обсуждения и не будет замалчиваться, как это делалось на протяжении длительного времени.

Использованные нормативные документы

1. Конституция Российской Федерации (принята на всенародном голосовании 12 декабря 1993 года) // Российская газета. 25 декабря 1993 года.

2. Федеральный конституционный закон «О судебной системе в Российской Федерации» от 31 декабря 1996 // Собрание законодательства, 1997, № 1.

3. Кодекс РСФСР об административных правонарушениях от 20 июня 1984 года // Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1984, № 27; 1985, № 40; 1988, № 31; 1989, № 10; № 50; 1990, № 1; № 10; Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР, 1991, № 15; Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации, 1992, № 17; 1993, № 33; Собрание законодательства Российской Федерации, 1995, № 18; 1996, № 22; 1999, № 14; 2000, № 2; 2001, № 13.

4. Налоговый кодекс Российской Федерации // Собрание законодательства Российской Федерации. 1998, № 31; 1999, № 28; 2000, №№ 2, 32; 2001, №№ 1, 23, 33.

5. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР от 20 октября 1960 г. // Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1960. № 4.; Собрание законодательства Российской Федерации, 1996, № 52; 1998, № 30; 1999, № 28; 2000, № 16; 2001, № 26.

6. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июля 1996 г. // Собрание законодательства Российской Федерации, 1996, № 25; 1998, № 26; 1999, № 28; 2001, №№ 26, 33.

7. Уголовный кодекс РСФСР от 27 октября 1960 г. // Ведомости Верховного Совета РСФСР, 1960, № 40.

8. Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.

9. Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 г.

10. Закон РСФСР «О недрах» от 21 февраля 1992 г. // Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации, 1992, № 16; Собрание законодательства Российской Федерации, 1995, № 10; 1999, № 7; 2000, № 241; 2001, № 3.

11. Федеральный закон «О банках и банковской деятельности» от 3 февраля 1996 г. // Собрание законодательства Российской Федерации 1996, № 6; 1998, № 31; 1999, № 28; 2001, № 26.

12. Федеральный закон «О лицензировании отдельных видов деятельности» от 25 сентября 1998 г. // Собрание законодательства Российской Федерации, 1998, №№ 39, 48; 1999, № 52; 2000, № 20, 2001, № 1.

13. Федеральный закон от 8 августа 2001 г. «О лицензировании отдельных видов деятельности» // Собрание законодательства Российской Федерации, 2001, № 33.

14. Постановление Пленума Верховного суда СССР «О недостатках в выполнении судами законодательства, предусматривающего применение конфискации имущества по делам о самогоноварении» // Бюллетень Верховного суда СССР, 1998, № 1.

15. Постановление Пленума Верховного суда СССР от 18 апреля 1986 г. № 9 «О применении судами законодательства об ответственности должностных лиц за нарушение порядка рассмотрения предложений, заявлений, жалоб граждан и преследование за критику» // Сборник постановлений Пленумов Верховных судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. М., 1995.

Библиография

1. Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б.С. Социологический словарь. Казань, 1997.

2. Аванесов Г.А. Криминология и социальная профилактика. М., 1980.

3. Аванесов Г.А. Теория и методология криминалистического прогнозирования. М., 1972.

4. Аденс И. Наказание и предупреждение преступлений. М., 1979.

5. Актуальные проблемы криминализации и декриминализации общественно опасных деяний. Омск, 1980.

6. Алексеев С.С. Проблемы теории права. Свердловск, 1973.

7. Алексеев С.С. Социальная ценность права в советском обществе. М., 1971.

8. Алиев Н.Б. Теоретические основы советского уголовного правотворчества. Ростов, 1986.

9. Ансель М. Новая социальная защита (гуманистическое движение в уголовной политике). М., 1970.

10. Антонян Ю.М. Сексуальный убийца Чикатило: попытка психоаналитического объяснения. // Государство и право. 1993. № 7.

11. Астапкина С.М. Максимов С.В. Криминальные расчеты: уголовно-правовая охрана инвестиционной деятельности. М., 1996.

12. Бажанов М.И. Наказания по советскому уголовному праву. Киев. 1980.

13. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., Юриздат, 1939.

14. Бобнева М. И. Социальные нормы и регуляция поведения. М., 1978.

15. Болдырев Е.В. Научное обеспечение совершенствования уголовного законодательства. // Советское государство и право.1975. № 9.

16. Болдырев Е.В. Общие предпосылки совершенствования уголовного законодательства. // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 16. М., 1972.

17. Большой толковый словарь русского языка. Санкт-Петербург. 2000.

18. Бородин С.В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. М., 1990.

19. Босхолов С.С. Основы уголовной политики. М., 1999.

20. Бобиева М.И. Социальные нормы и регуляция поведения. М., 1978.

21. Вермеш М. Основные проблемы криминологии. М., 1978.

22. Владимиров В.А., Ляпунов Ю.И. Советская уголовная политика и ее отражение в действующем законодательстве. М., 1979.

23. Вопросы теории и практики правового воспитания. М., 1976.

24. Гальперин И.М. Наказание: социальные функции, практика применения. М., 1983.

25. Герцензон А.А. Уголовное право и социология. М., 1970.

26. Гилинский Я. И. Некоторые проблемы «отклоняющегося» поведения. Преступность и ее предупреждение. Л.,1971.

27. Гришанин П.Ф. Социальная обусловленность уголовно-правовых норм. М., 1978.

28. Грушин Б.А. Мнения о мире и мир мнений. М., 1967.

29. Губарев В. Повинную голову меч не сечет? // Комсомольская правда. 1991. 26 февраля.

30. Дагель П.С. Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1982.

31. Дагель П.С. Условия установления уголовной наказуемости.// Правоведение. 1975. № 4.

32. Дементьев С.И., Дьяченко Р.А., Трахов А.И. Уголовное наказание: содержание, виды, назначение, исполнение. Краснодар, 2000.

33. Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975.

34. Дзигарь А.Л. Уголовные наказания: эволюция и перспективы. Краснодар, 2001.

35. Дуюнов В.К. Проблемы уголовного наказания в теории, законодательстве и судебной практике. Курск, 2000.

36. Доклад VI Конгресса ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Каракас, 1980). Нью-Йорк, 1981.

37. Доклад VII Конгресса ООН. Милан, 1985.

38. Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1982.

39. Жалинский А.Э. Социальное предупреждение преступлений в СССР (вопросы теории). Львов, 1976.

40. Жалинский А.Э. Социально-правовое мышление: проблемы борьбы с преступностью. М., 1989.

41. Загородников Н.И. Советская уголовная политика и деятельность органов внутренних дел. М., 1979.

42. Загородников Н.И. Стручков Н.А. Направления изучения советского уголовного права. // Советское государство и право. 1981. № 7.

43. Землюков С.В. Понятие вредных последствий преступления и их правовое значение в советском уголовном праве. Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. М., 1983.

44. Злобин Г.А. Основания и принципы уголовно правового запрета.// Советское государство и право. 1980. № 1.

45. Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М., 1972.

46. Зудин В.Ф. Социальная профилактика преступлений. Саратов, 1983.

47. Игошев К.Е. Социальный контроль и профилактика преступлений. Горький, 1977.

48. Исмаилов И.А. Преступность и уголовная политика. Баку, 1990.

49. История теоретической социологии. М., 1998.

50. Казимирчук В.П. Право и методы его изучения. М., 1965.

51. Кейзеров Н.М. Авторитет и власть. М., 1973.

52. Караев Т.Э. Проблемы борьбы с преступностью в Азербайджанской республике. Баку, 1992.

53. Карпец И.И. Проблема преступности. М., 1969.

54. Карпец И.И. Современные проблемы уголовного права и криминологии. М., 1976.

55. Квашис В.Е. Принципы советской уголовной политики.// Вопросы борьбы с преступностью. Выпуск 35. М., 1981.

56. Кенни К. Основы уголовного права. М., Издательство иностранной литературы. 1949.

57. Кларк Р. Преступность в США. М., 1975.

58. Клейменов М.П. Уголовно-правовое прогнозирование. Томск, 1991.

59. Кобец Н.Г. Предупреждение правонарушений в производственом коллективе. М., 1982.

60. Ковалев М.И., Воронин Ю.А. Криминология и уголовная политика. Свердловск, 1980.

61. Ковалев М.И. Оптимальное соотношение формального и оценочного в уголовном законе. // Советское государство и право. 1973. № 11.

62. Ковалев М.И. Роль правосознания и юридической техники в развитии уголовного законодательства. // Советское государство и право. 1985. № 8.

63. Количественные методы в социологии. М., 1966.

64. Комиссаров В.С. Борьба с преступностью мерами уголовного права (понятие, сущность содержание). М., 1989.

65. Коробеев А.И. Советская уголовно-правовая политика. Владивосток, 1987.

66. Коробеев А.И., Усс А.В., Голик Ю.В. Уголовно-правовая политика. Красноярск, издательство Красноярского университета, 1991.

67. Криминологические и уголовно-правовые идеи борьбы с преступностью. М., 1996.

68. Криминология и уголовная политика. М., 1985.

69. Криминология. Словарь-справочник. М., 1998.

70. Крутов Н.Н. Мораль в действии. (О закономерностях влияния морали на людей). М., 1977.

71. Кудрявцев В.Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986.

72. Кудрявцев В.Н. Знание правовой нормы. // Советское государство и право. 1983. № 9.

73. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972.

74. Кудрявцев В.Н. Социология, право и криминология. // Советское государство и право. 1969. № 2.

75. Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность. М., 1969.

76. Кузнецова Н.Ф. Эффективность уголовного закона и ее значение в борьбе с преступностью. // Вестник МГУ. 1974. № 4.

77. Кузнецова Н.Ф. Эффективность уголовно-правовых норм и язык уголовного закона. // Социалистическая законность.1973. № 9.

78. Курьер ЮНЕСКО. 1978, ноябрь.

79. Ларнелль Л. Основы науки уголовной политики. Варшава, 1967.

80. Лопашенко Н.А. Концептуальные основы уголовной политики: взгляд на проблему. // Правовая политика и правовая жизнь. 2000. Ноябрь.

81. Миренский Б.А. Теоретические основы совершенствования уголовного законодательства. Ташкент, 1983.

82. Мазняк К.В. Советская политика в области борьбы с преступностью и правовые вопросы ее реализации. Л., 1983.

83. Марченко М.Н. Теория государства и права. М., 1996.

84. Миньковский Г.М. Понятие и система мер предупреждения преступности в среде молодежи. М., 1971.

85. Мишин Г.К. Налоги и социальный контроль. // Государство и право. 2000. № 8.

86. Москвитина Т.А. О некоторых современных факторах, влияющих на законодательство России. // Юридические записки Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова. Выпуск 3. Ярославль, 1999.

87. Научные основы советского правотворчества. М., 1981.

88. Нашиц А. Правотворчество. Теория и законодательная практика. М., 1974.

89. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1978.

90. Осипов П.П. Теоретические основы построения и применения уголовно-правовых санкций. Л., 1976.

91. Основные направления борьбы с преступностью. М., Юридическая литература, 1975.

92. Основания уголовно-правового запрета. М., Наука, 1982.

93. Панченко П.Н. Советская уголовная политика. Томск, 1988.

94. Панченко П.Н. Уголовная политика — основа законности борьбы с преступностью. Нижний Новгород, 1991.

95. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

96. Питецкий В.В. Применение оценочных признаков уголовного закона. Красноярск, 1995.

97. Поленина С.В. Законотворчество в Российской Федерации. М. 1996.

98. Постановления и определения Верховного Суда РСФСР по уголовным делам 1981-88 г.г. М., 1989.

99. Планирование мер борьбы с преступностью. М., 1982.

100. Право и социология. М., 1973.

101. Правовые исследования. Тбилиси, 1977.

102. Правосознание и правовое воспитание осужденных. М., 1982.

103. Преступление и наказание. Комментарий к проекту нового уголовного кодекса России. М., 1993.

104. Преступность и правонарушения в СССР. Статистический сборник. 1989. М., 1990.

105. Прикладные проблемы социальной психологии. М., 1983.

106. Проблема экономической преступности. Опыт междисциплинарного изучения. М. 1994.

107. Проблемы борьбы с организованной транснациональной преступностью. // Актуальные проблемы теории и практики борьбы с организованной преступностью в России. Вып. 4. М., 1994.

108. Проблемы методологии и методики правоведения. М., 1974.

109. Проблемы правосудия и уголовного права. М., 1978.

110. Проблемы советской уголовной политики. Владивосток, 1985.

111. Проблемы совершенствования советского законодательства. М., 1980.

112. Проблемы совершенствования уголовного закона. М., 1984.

113. Психологические проблемы социальной регуляции поведения. М., 1976.

114. Психологическое изучение личности преступника (методы исследования). М. 1976.

115. Роль уголовного законодательства, отправления правосудия и других форм общественного контроля в предупреждении преступности. V Конгресс ООН. Нью-Йорк. 1976.

116. Руссо Ж.-Жак. Трактаты. М., 1969.

117. Сборник постановлений Пленума Верховного суда СССР. 1924-96. М., 1987.

118. Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. М., 1995.

119. Словарь русского языка. Т. II. М., 1986.

120. Социальная психология. М. 1975.

121. Социальные отклонения. М., 1989.

122. Социокультурный словарь. М., 1991.

123. Социология преступности. М., 1966.

124. Тард Г. Сравнительная преступность. М., 1907.

125. Уголовная политика и совершенствование законодательства. Кемерово, 1992.

126. Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., 1987.

127. Уголовное право в борьбе с преступностью. М., 1981.

128. Уголовное право Федеративной Республики Германии. М., 1981.

129. Уголовный кодекс Российской Федерации. Общий комментарий. Сравнительная таблица. М., 1996.

130. Ушаков А.А. Очерки советской законодательной стилистики. Пермь, 1967.

131. Фарбер И.Е. Правосознание как форма общественного сознания. М., 1963.

132. Федеральная программа Российской Федерации об усилении борьбы с преступностью на 1994-1995 г.г. М., 1994.

133. Фефелов П.А. Критерии установления уголовной наказуемости деяний. // Советское государство и право. 1970. № 11.

134. Фефелов П.А. Уголовно-правовая концепция борьбы с преступностью. Екатеринбург, 1999.

135. Цветинович А.Л. Дополнительные наказания: функции, система, виды. Куйбышев, 1989.

136. Чавкин С. Похитители разума. М., 1981.

137. Чубарев В.Л. Общественная опасность преступления и наказание. М., 1982.

138. Чхеидзе В.М. Государство, демократия, законность. М., 1969.

139. Шаргородский М.Д. Преступления против жизни и здоровья. М. 1948.

140. Шибутани Т. Социальная психология. М., 1966.

141. Шур Э. Наше преступное общество. М., 1977.

142. Шуберт Л. Об общественной опасности преступного деяния. М., 1960.

143. Эффективность действия правовых норм. Л., 1979.

144. Эффективность правовых норм. М., 1980.

145. Эффективность применения уголовного закона. М., 1973.

146. Явич Л.С. Общая теория права. Л., 1976.

147. Явич Л.С. Право и общественные отношения. М., 1971.

148. Яковлев А.М. Преступность и социальная психология. М., 1971.

149. Яковлев А.М. Принцип социальной справедливости и основания уголовной ответственности. // Советское государство и право. 1982. № 3.

150. Яковлев А.М. Социальная эффективность уголовного закона. // Советское государство и право. 1967. № 5.

151. Яковлев А.М. Социальные функции процесса криминализации. // Советское государство и право, 1980. № 2.

152. Яцеленко Б.В. Противоречия уголовно-правового регулирования. Диссертация на соискание ученой степени доктора юридических наук. М., 1997.

153. The Decriminalization. Milan, 1975.

154. Freeman M. The Legal Structure. London, 1974.

155. Harding S.L. Class Conflict and the supression of tramps in Buffalo, 1892-1994. // Law Society Review, 1977.

156. Katz D., Bradly K. Verbal Stereotypes and Rasial Prejudice. Basic Studies in Social Psychology. L., 1970.

157. Makela K. The Societal Talks of the System of Penal Law. // Scandinavian Studies in Criminology, vol. 5. Oslo,1974.

158. Mays J. Crime and its Treatment. L., 1975.

159. Mead M. Antropological Considerations Concerning Natural Law. // Natural Law Forum, vol. 6, 1961.

160. Newsweek, 1979, September 3.

161. Politics and crime. N.Y., 1972.

162. Readers Digest, N.Y., May 1982.

163. Ruthless Enthusiasm, London Review of books, July-August 1982.

164. Quinny R. The Social Reality of Crime. Boston, 1970.

Контактный телефон:
7 (095) 258-72-16 (раб.)
Антонов Анатолий Дмитриевич

Copyright © 1994-2016 ООО "К-Пресс"