Продолжается подписка на наши издания! Вы не забыли подписаться?

КРИМИНОЛОГИЯ

ДОЛЖНА ЛИ УГОЛОВНАЯ ПОЛИТИКА БЫТЬ ЛИБЕРАЛЬНОЙ?

Алексеев А.И., д.ю.н., профессор,
заслуженный деятель науки РФ, заместитель директора
НИИ Генпрокуратуры Российской Федерации

Либеральная идея слишком опасна
и соблазнительна для человека.
Его Святейшество Патриарх Алексий II

Прежде чем высказывать соображения, подводящие к ответу на поставленный вопрос, следует попытаться дать реалистическую оценку нынешнего состояния преступности. И в этой связи хотелось бы прежде всего отметить, что за последнее время ее познание обогатилось подходом, который можно назвать глобалистским. Она все чаще рассматривается в контексте глобализации мировых процессов, под которой понимается стремительное формирование единого общемирового финансово-информационного пространства на базе новых, преимущественно компьютерных технологий. Изучение и оценка преступности в данном аспекте закономерны, ибо давно известно, что преступность – продукт общества, плод существующих в нем противоречий, которые в условиях глобализации претерпевают существенные изменения, как количественные (усиление «старых», традиционных противоречий), так и качественные (появление новых, ранее неизвестных противоречий). Происходит также глобализация самой преступности, наиболее ярким выражением которой является ее интернационализация.

В целом влияние глобализации на преступность прослеживается в следующих основных аспектах:

К этому следует добавить абсолютный и относительный (относительно населения, экономического развития, культуры и т.п.) рост фактической преступности (несмотря на разнонаправленные колебания ее регистрируемой части); увеличение опережающими темпами числа наиболее опасных преступлений; усиление влияния международного терроризма на криминальную ситуацию в стране; распространяющееся проникновение преступности в официальные структуры общества и прежде всего криминальную экспансию в экономике, идущую в тесной взаимосвязи с коррумированием власти; вовлечение в состав преступников все большего числа лиц, ранее относившихся к категории законопослушного населения, и другие негативные тенденции глобального свойства, отмечаемые многими авторами.

Итоговый вывод из этих исследований однозначен - применительно к переходному периоду, в котором до сих пор находится российское общество, констатируется по сути тотальная (глобальная) криминализация общественных отношений, резкое обострение криминальной ситуации, превращение преступности в реальную угрозу национальной безопасности. Вопрос о том, не стала ли Россия великой криминальной державой, звучит отнюдь не риторически.

Таков в общих чертах диагноз, требующий, исходя из его довольно грозного характера, радикального «лечения» – решительных, энергичных, тщательно организованных мер противодействия преступности.

К сожалению, то, что делается в плане противостояния криминалу, нельзя признать адекватным сложившейся весьма сложной и тревожной ситуации. Выверенной, основательно просчитанной, всесторонне и глубоко обоснованной стратегии проиводействия преступности до сих пор нет. Уже много лет ведутся разговоры о разработке, утверждении на самом высоком уровне и последовательной реализации основ государственной политики борьбы с преступностью в Российской Федерации. Предлагались различные варианты основополагающего документа по данному вопросу, неоднократно подтверждалась законодательными органами федерального уровня необходимость его принятия, которая является достаточно очевидной, ибо ясно, что речь идет о путях и средствах решения одной из острейших проблем в жизни российского общества. Проблеме, которая требует четко выраженной политической воли, масштабных общегосударственных усилий и не может быть «отдана на откуп», например, органам местного самоуправления или, скажем, одной правоохранительной системе.

Проблеме, в разрешении которой особую роль призвано сыграть государство в силу его социального предназначения, само собой разумеющегося «общественного договора».

Но дело не сдвинулось с мертвой точки – государственная политика борьбы с преступностью до сих пор официально не сформулирована, не принята.

Конечно, нельзя сказать, что противодействия криминалу вовсе не осуществляется. Однако интенсивность этого противодействия явно не соответствует масштабам и степени общественной опасности криминальных угроз, принявших глобальный характер. Имеются серьезные основания для констатации затянувшейся анемии государства в данной сфере, его неспособности удерживать преступность на «социально приемлемом уровне».

В чем же причины сложившегося, явно ненормального положения?

Надо сказать, что антикриминальная немочь нынешнего российского государства как политической организации общества не может быть объяснена чем-то одним, какой-то единственной причиной. Здесь требуется многофакторный анализ, объективная оценка самых различных явлений и процессов: от непомерно разросшихся хватательных инстинктов и своекорыстных устремлений, которые в условиях во многом нецивилизованного рынка удается реализовать не только «несунам» и карманным ворам, но и многим из числа власть предержащих, до элементарной неумелости и некомпетентности, сдобренных изрядной дозой социальной демагогии.

По первому из обозначенных пунктов (алчность и корысть людей, достигших высот в социальной иерархии) окончательный приговор сможет вынести только история. Ведь не могли быть разоблачены безобразия Архипелага Гулага (и люди, их творившие) в то время, когда он функционировал, пожирая миллионы невинных людей. Потребовалась определенная временнбя дистанция, удаленность на годы и десятилетия для того, чтобы более или менее объективно оценить все, что там происходило. Так и с нынешним диким рынком, его криминальной крышей и ролью государства при нем, а также в нем.

Конечно, масштабы воровства, казнокрадства и коррупции достигли таких размеров, что местами уши уже торчат сейчас, кое-что, как говорится, перехлестывает через край и становится известным сегодня. Но это только самая малая толика: два-три проворовавшихся (по суду!) федеральных министра, десяток-полтора генералов-адмиралов, замаравших свои мундиры стяжательством. Да это сущие крохи в сравнении с чудищем, которое «обло, озорно, огромно, стозевно»!

Правда, поговаривают (и пописывают) о баснословных счетах бывших премьеров, вице-премьеров и придворных визирей в зарубежных банках, о том, что ряд лиц, находившихся на вершине пирамиды власти, сильно поживились на финансовом крахе державы в августе 1998 г. Но все эти разговоры и писания уходят пока, как вода в песок, оканчиваются ничем, во всяком случае до публичного гласного суда не доходят. Хотя и встречных исков о защите «чести и достоинства» тоже не вызывают, что, само по себе, немаловажно.

Между прочим, ухищрения, с помощью которых «хоронились» громкие уголовные дела, тоже весьма красноречивы. Например, один следователь по особо важным делам, не моргнув глазом, возвестил «граду и миру»: следствие зашло «в тупик», потому что из-за кордона были представлены не волне доброкачественные ксерокопии документов, по которым невозможно было идентифицировать подпись подозреваемого (как будто нельзя было повторить запрос за границу, а то и подлинники документов, хотя бы на время, заполучить).

Но это еще не факты, которыми будут оперировать будущие историки. Хотя есть, конечно, уже сейчас нечто напоминающее их (факты), близкое к истине о своекорыстии высоких должностных лиц государства. К примеру, афера с коробкой из-под ксерокса с более чем пятьюстами тысячами долларов США, обнаруженной в 1996 г. не где-нибудь на воровской «малине» или в пункте скупки краденого, а в Доме Правительства Российской Федерации (напомним, что в то время операции с иностранной валютной карались, и довольно сурово, по ст. 88 УК РСФСР). Но и тут дело кончилось «пшиком», не дошло до суда. По результатам расследования, проведенного в течение нескольких месяцев следователями по особо важным делам, коробка оказалась «ничейной» (найдите вы мне другую страну, где вот так просто валялись бы на дороге бесхозные полмиллиона долларов!), а что касается нарушения правил о валютных операциях, то до их декриминализации «важнякам» оставалось ждать недолго – с 1 января 1997 г. вступил в действие новый Уголовный кодекс, в котором ответственность за данное деяние была исключена.

Точно так же только помаячило на правоохранном горизонте «дело» о баснословных (многомиллионных в рублях) гонорарах за книгу, рукопись которой была еще даже не в чернильнице, а лишь в головах высокопоставленных должностных лиц. Здесь можно говорить о трудностях для сыщиков и следователей без всякой иронии, ибо известно, что доказывать в подобных случаях взятку очень непросто. Но ведь злоупотребление должностными полномочиями (ныне ст. 285 УК РФ) было по сути налицо – установить и доказать его не составило бы большого труда и для стажера-следователя. Однако и это дело оказалось «плевым», правда, с другой стороны (не для начинающего следователя, а для подозреваемых).

Впрочем, надо ли дальше продолжать этот мартиролог Правосудия эпохи первоначального накопления капитала? Думается, нет. Сказанного вполне достаточно, чтобы оттенить вывод: воруют у нас не только воры (карманные, квартирные, железнодорожные, «рыночники», «кроты» (специализирующиеся на кражах у пассажиров метрополитена), «ширмачи» (воры, действующие с помощью прикрытия), «трясуны» (действующие специфическим способом мастера воровского дела из числа глухонемых) и т.д., не только отпетые мошенники вроде «кукольников» и «наперсточников», но и те, кто по совместительству с основным занятием может хаживать в руководителях федерального ведомства (да еще какого – например, распоряжающегося всем государственным имуществом!!!), пробиваться в сенаторы, возглавлять политическую партию, управлять международным аэропортом, иным образом состоять в истэблишменте.

И надо ли с учетом этого удивляться, что только с началом второго десятилетия реформ (экономических, политических, правовых и многих других) с девятой попытки (!) парламент принимает (пока лишь в первом чтении, по счету уже втором) закон «О противодействии коррупции», который на поверку оказывается не нормативным правовым актом с четкими диспозициями и конкретными санкциями, а скорее собранием дефиниций и лозунгов, вкупе напоминающих первомайские призывы ЦК КПСС.

Так ведется «борьба» с продажностью чиновничества в стране, изнывающей под гнетом тотальной коррупции, и в то время, когда мировое сообщество неизменно «держит» Россию в списке «десятки», а то и «пятерки» самых коррумпированных государств планеты.

Есть факты, указывающие на то, что в некоторых сегментах власти успешно лоббировались и реализовывались интересы не только коррупционеров, но и организованной преступности, других «подразделений» криминального монстра, включая международный терроризм (как это видно было в 90-х годах на примере Чечни).

Такова первая, конечно, наиболее опасная составляющая анемии российского государства в сфере борьбы с преступностью. Она во многом связана с возникновением и ростом так называемой элитной преступности, с наличием в стране влиятельных сил (влиятельных как экономически, так и политически), не только не заинтересованных в решительном противостоянии криминалу, но и тесно сомкнувшихся с ним. Причем эти силы находятся не на задворках социума, его периферии, а порой на самой вершине социальной иерархии.

«Зачастую практически невозможно провести черту между российской организованной преступностью и российским государством. Во многом деятельность российского государства – это чистейшая клептократия, призванная обогатить власть предержащих и их помощников». Так высказался один из парламентариев на слушании в Конгрессе США, специально посвященном организованной преступности в России. Приведенное высказывание относится к 1996 году. С тех пор политика российского государства претерпела изменения, в чем-то весьма существенные. Но, к сожалению, перемены мало затронули интересующую нас сферу. Государство, да и все официальное общество еще не нашли в себе сил четко и недвусмысленно отделиться от криминала. И это видно, как говорится, невооруженным глазом. Особенно в обыденной жизни, на уровне, который можно назвать бытовым. В подтверждение можно было бы привести множество фактов и фактиков, о которых буквально ежедневно сообщают СМИ, но ограничимся лишь некоторыми. Например, недавно «Комсомольская правда» проинформировала читателей о довольно загадочной истории, связанной с обнаружением на правительственной трассе, по которой проезжает президентский кортеж, подозрительных ящиков не то со взрывчаткой, не то с силикатными кирпичами (КП, 28 ноября 2002 г.). И как о чем-то само собой разумеющемся о наиболее «элитной дороге России» – Рублево-Успенском шоссе сказано: «Помимо президентской резиденции, здесь расположены коттеджи и имения ряда министров, олигархов, крупных предпринимателей, не говоря уже о криминальных «авторитетах» (Подчеркнуто мною. – А.А.).

Больше всего в этой фразе умиляет не подчеркнутое для акцентирования смысла, а вроде бы ничего особо не значащее словосочетание «не говоря». Ну, никак невозможно, чтобы в обновляющейся по всем статьям России жили отдельно, врозь (хотя бы в разных городских кварталах) министры и бандиты, президенты и воры в законе. Нет, конечно же они должны добрососедствовать, ходить друг к другу в гости, вместе париться в баньке, сидеть за самоваром, ловить рыбку из одного пруда, ездить по одной дороге…

Давно сказано и неустанно повторяется: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Попробуем представить себе такую ситуацию, чтобы Аль-Капоне жил и благоденствовал по соседству с Белым домом (не нашим, а настоящим) или ранчо Президента США. Не знаем точно, где был прописан главарь чикагской мафии (и был ли прописан вообще), но подобный «сюр» начисто исключен, физически, по определению невозможен.

А у нас все можно. Например, и то, что в ранг общенационального властителя дум возведен и принят на самом высоком уровне главный редактор газеты, в которой ежедневно по полстраницы отводится на объявления для любителей «клубнички» о VIP-досуге, просто досуге, а иногда и дешевом (для массовости!) досуге с проститутками на все вкусы и пристрастия (машеньками и дашеньками, негритянками и студентками, восемнадцатилетними и шестидесятилетними, моделями женского пола и юношами…).

Кто-то может упрекнуть нас в чрезмерном ригоризме: ну, подумаешь, велик ли сей грех в эпоху тотального раскрепощения от пут тоталитаризма! Однако напомним давно известную истину о том, что проституция, порнобизнес традиционно «схвачены», тщательно контролируются организованной преступностью. Ибо это высокодоходные отрасли криминальной «индустрии», стоящие в одном ряду с незаконным оборотом оружия и наркотиков. А это значит, что за указанными объявлениями стоит нечто несравненно большее, чем распутство «умеющих все» путан, способных, как сообщает газета, «удовлетворить всех» да еще с добавлением порой бесплатного пива.

Так что не блефовал, как во многих других случаях, большой знаток обсуждаемой темы (не только теоретически, как членкорр РАН, но и как опытный практик по части своекорыстной приватизации власти) Б.А. Березовский, который в ответ на вопрос: «Почему же государство не может привлечь бандитов к ответственности?» − сказал: «Потому что в самой власти есть много криминальных людей. Власть сама не заинтересована в том, чтобы эти преступления были раскрыты».

Это одна сторона медали, не совсем потускневшая до сих пор. Другая состоит в том, что в сфере противодействия преступности вошли в моду и получили широкое распространение абстрактные, нереалистические схемы и решения (в том числе законодательного характера), которые, создавая видимость активности в решении множества возникающих здесь вопросов, мало продвигают реформируемое российское общество по пути очищения от криминальной скверны и даже ослабляют позиции его здоровых сил в противостоянии криминалу.

Серьезной ошибкой, допущенной на старте реформ, был отказ от идеи приоритетности предупреждения в ряду основных направлений борьбы с преступностью и во многом связанный с этим развал системы социальной и криминологической профилактики. Не вдаваясь во все проявления и причины этого деструктивного процесса, безусловно, способствовавшего обострению криминальной ситуации, в значительной мере разоружившего общество (именно все общество, а не только правоохранительные органы, неожиданно попавшие в разряд силовых структур) в его противодействии преступности, отметим, что сдача позиций в данной сфере происходила под превратно понимаемыми лозунгами демократизации и либерализации жизни общества, утверждения свободы личности, защиты ее прав и свобод. Именно этим, например, оправдывались скоропалительные решения об отмене уголовной ответственности за бродяжничество, ведение иного паразитического образа жизни, нарушения паспортных правил, злостное нарушение правил административного надзора, принудительного лечения алкоголиков и наркоманов (кроме случаев его применения в соответствии с УК РФ) и тому подобные внешне гуманные акции.

Причем происходило это в то время, когда злокачественные изменения в экономике, в социальной сфере обусловливали люмпенизацию, маргинализацию все большего числа людей, увеличение в структуре населения слоя дезадаптированных лиц, требующих усиленного социального контроля (разумеется, сочетаемого с оказанием им поддержки и помощи). К слову сказать, само понятие «борьба с преступностью» применительно к деятельности уголовной юстиции было объявлено «вульгарной идеей», несовместимой со шкалой либеральных ценностей.

Под флагом невмешательства в частную жизнь были разрушены общественные структуры правоохранительной и профилактической направленности. Попытки заполнить бреши, образовавшиеся в системе социального контроля, который по самой своей природе является мощным средством предупреждения преступлений, оказались тщетными. В качестве примера можно привести «вето» первого Президента Российской Федерации на принятый в 1999 г. Федеральным Собранием закон «Об участии граждан Российской Федерации в обеспечении правопорядка».

А вот как используются в целях противодействия преступности репрессивные меры – уголовное наказание, которое по идее является самым строгим видом государственно-правового принуждения, наиболее чувствительным для преступника воздаянием за зло.

Приговором Кировского районного суда г. Махачкалы Каримудинов, Муртузалиев и другие (всего 10 человек) осуждены по ч. 3 ст. 256 УК РФ (незаконная добыча водных животных и растений при отягчающих обстоятельствах) к наказаниям, не связанным с лишением свободы. То есть, судя по мерам наказания, речь идет о каких-то сущих пустяках, хотя и совершенных организованной группой. А «пустяки» такие: преступники предумышленно, действуя из корыстных побуждений, по предварительному сговору, с использованием крупнотоннажного судна и тралов незаконно добыли 559 белуг, 1279 осетров, 128 севрюг (уже исчезающих), чем причинили материальный ущерб на сумму 3 256 694 430 рублей. Максимум, что им «светило» за «преступление небольшой тяжести» – это 2 года лишения свободы. Но дело не только в том, что в данном конкретном случае не сработала и эта «строгая» санкция. Дело еще и в том, что несмотря на обращение Народного Собрания республики Дагестан в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации с просьбой перевести деяния, предусмотренные статьей 256 УК РФ, в разряд преступлений средней тяжести (всего лишь средней), 2 года лишения свободы остаются самой строгой карой для злостных браконьеров, которые могут «нагреть» нас не на 3 с лишним миллиарда рублей, а на 5, 10, хотя бы и на все 20 миллиардов рублей. Конечно, такая овчинка для преступников явно стоит выделки. Но иначе быть не может в условиях, когда повсюду слышны сетования на чрезмерную строгость наших законов, разговоры о том, что размеры санкций многих статей УК завышены, о том, что в российских местах лишения свободы содержится слишком много людей (как будто на сей счет выполняется какой-то план или разнарядка), что эти места надо разгружать и т.д.

Совсем недавно отечественная правоохранительная практика перенесла инсульт (и нельзя сказать, что микро-, если учесть масштабы явления, о котором пойдет речь), связанный с тем, что с 1 июля 2002 г. были декриминализированы кражи, присвоения и другие формы хищений на сумму менее 5 МРОТ (2 250 руб.).

Можно предположить, что названная сумма для законодателей, голосовавших за данное решение, действительно ничего не значащая мелочь – они, тусуясь в пределах столичного Садового кольца, могут ее официанту на чай всучить при хорошем расположении духа. Вот и решили народные избранники порадеть за свой электорат – предоставили его нечистым на руку представителям возможность из воров, наказуемых в уголовном порядке, стать вровень с пешеходами, переходящими улицу на красный свет, превратиться в административных правонарушителей.

Но народ, страдающий от расплодившегося ворья и имеющий месячную зарплату на душу населения, а то и на всю семью где-то в пределах указанной суммы, буквально взвыл, и его избранники спохватились – в октябре 2002 г. предельная сумма мелкого (административно наказуемого) хищения снова стала 1 МРОТ.

Во сколько утраченного имущества, душевных мук и слез, которые неизбежны в случаях, когда крадут, как говорится, последний кусок хлеба, обошлась эта либерально-«гуманистическая» затея, никто не знает. И никогда не узнает, ибо народ российский все может стерпеть. Но некоторые конкретные факты, связанные с данной акцией, в общем-то укладывающиеся в идеологию и основное русло нынешней уголовной политики, воистину поражают воображение. Например, основываясь на письме Верховного Суда РФ (наверное, теперь уж точно самого независимого в мире) от 5 июля 2002 г., стали выпускать из тюрем … карманных воров – тех самых преступных профессионалов, которых испокон веков судили за кражу кошелька хотя бы лишь с «трешкой» или «пятеркой». И судили «по делу», вполне справедливо, опираясь на разработанное в теории уголовного права понятие неопределенного (неконкретизированного) умысла.

А вот некоторые из намечаемых уголовно-правовых новелл, объединенных с рассмотренными неким общим лейтмотивом. В конце 2002 г. появился проект ФЗ, вносимого от имени Президента РФ (а значит, имеющего большие шансы быть принятым) «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федераци». Судя по пояснительной записке, "гвоздем" предлагаемых законодательных новелл является гуманизация уголовной политики государства. Почти 60 страниц законопроекта пестрят формулировками типа: «слова от пяти до десяти заменить словами до семи», «слово десяти заменить словом пяти» и т.д. (речь идет о снижении размеров санкций статей Особенной части УК). Предлагается вовсе исключить уголовную ответственность при отсутствии осознания противоправности содеянного (как будто правовая осведомленность граждан резко возросла), отменить уголовную ответственность за обман потребителей (будто в российской экономической жизни перестал действовать принцип «не обманешь – не продашь»), за заведомо ложную рекламу (будто перестали у нас травить людей назойливо рекламируемыми фальсифицированными лекарствами и иными товарами), исключить из перечня наказаний конфискацию имущества (будто у нас не разворовываются миллиарды, а государство стало совсем богатым) и т.д. и т.п. Гуманистический настрой разработчиков проекта, сам по себе, особых возражений не вызывает. Но вовремя ли они его демонстрируют и соответствуют ли их благие намерения реальной жизни, ее прозе – вот в чем вопросы?

Приведенные примеры – из области материального (уголовного и административного) права. Но может быть материально-правовая немочь компенсируется строгостью процессуальных правил и процедур, нацеленных на жесткое противодействие все наглеющей преступности? Ничего подобного, о чем красноречиво свидетельствует Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, вступивший (за некоторыми изъятиями) в силу с 1 июля 2002 г. В нашу задачу не входит всесторонний анализ этого законодательного акта, являющегося по оценкам некоторых его адептов не менее чем эпохальным (именно в силу его либеральности). Поэтому сошлемся на мнение одного из известных отечественных процессуалистов профессора Бойкова А.Д., который на основе скрупулезного анализа многих институтов и норм нового УПК пришел к таким грустным выводам: в нем вообще не идет речи ни о борьбе с преступностью, ни о неотвратимости ответственности; с точки зрения борьбы с преступностью многие его положения снижают эффективность уголовного преследования и даже делают его беспомощным; в поисках неизбежного для уголовного процесса компромисса между личными и публичными интересами в жертву чаще всего приносятся последние; главная и чуть ли не единственная задача судопроизводства по новому УПК состоит в защите подозреваемого и обвиняемого от злонамеренного следователя, возможности которого существенно сокращены, а его действия могут быть парализованы вполне легальными способами.

В дополнение к приведенным суждениям нельзя не отметить, что в новом УПК получил законодательное закрепление курс на выхолащивание предупредительной функции уголовного судопроизводства. И это не может не сказаться отрицательно на конечных результатах противодействия преступности. Отныне предупреждение преступлений не фигурирует среди задач уголовного судопроизводства, а принятие мер по устранению обстоятельств, способствовавших совершению преступления, сформулировано как право, а не обязанность органов дознания, следствия, суда. Это значит, например, что следователи, расследующие уголовное дело о захвате заложников на Дубровке, могут по своему желанию требовать устранения причин и условий, способствовавших терракту, но вольны от этого воздержаться.

Правом сигнализировать о причинах и условиях преступлений, обращать на них внимание (как сказано применительно к суду в ч. 4 ст. 29 УПК РФ) обладает любой гражданин, любое СМИ, любая организация. И только находясь в плену каких-то абстрактно-либеральных юридических схем, можно низводить до уровня жалобщиков, вольных распорядиться своим правом или пренебречь им, государственные органы, обладающие по роду своей деятельности немалыми возможностями для воздействия на криминогенные факторы и тем самым предупреждения преступлений как наиболее серьезных нарушений закона. Такая трактовка предупредительной функции уголовного судопроизводства (по существу сводящая ее на нет) противоречит принципиально важному положению Концепции национальной безопасности о том, что важнейшей задачей в области борьбы с преступностью является выявление, устранение и предупреждение причин и условий, порождающих преступления. Не согласуется она и со ст. 2 Конституции РФ, устанавливающей обязанность (а не право!) государства защищать права и свободы человека и гражданина.

Рассмотренные правовые решения относятся к различным отраслям законодательства и разным сферам правовых отношений. Но у них есть некий общий знаменатель, единая идеология. Имя ей - явно непомерный, по сути безграничный либерализм.

Хорош или плох либерализм в принципе, как определенная система взглядов и политический феномен, – окончательно судить не нам. Это дело политологов, философов, специалистов в других областях знаний. Но нельзя не заметить, что либерализм вообще, как «ничем не ограниченное политическое вольнодумство» (у В.И. Даля) и «излишняя терпимость, снисходительность, вредное попустительство» (у С.И. Ожегова), вряд ли можно отнести к морально-политическим ценностям, имеющим выраженную национальную окраску. Не случайно в российской истории и отражающей ее литературе либерал – если не карикатура, то фигура очень неоднозначная, противоречивая. И это относится к персонажам не только явно одиозным, вроде В. Новодворской. А уж то, что либерализм – чаще всего ценность заимствованная, обернутая в импортную упаковку, несомненно. И невольно всякий раз встает вопрос, как прививается и произрастает это хрупкое растение в нашем суровом климате, к каким результатам приводят соответствующие экономические, политические, социальные, правовые эксперименты, замешанные на ценностях воинствующего либерализма, нередко смыкающегося по законам диалектики с большевизмом (крайности, как известно, сходятся).

Обратимся применительно к интересующей нас сфере к данным уголовной статистики. За январь-ноябрь 2002 г. в России, в сравнении с аналогичным периодом 2001 года, зарегистрировано меньше: всего преступлений – на 15,4%, тяжких – на 21,6%, краж – на 28,5%, мошенничеств – на 11,9%, угроз убийством или причинением тяжкого вреда здоровью – на 14,3%. С чего бы это вдруг? Генеральная прокуратура признала совсем недавно, что фактически в стране за год совершается до 12 млн. преступлений, в то время как регистрируется всего около 3 млн. Казалось бы, при хорошей работе только из этого колодца (9 млн. латентных преступлений) черпать и черпать, с тем, чтобы доводить все большее число преступлений до суда, а преступников – до заслуженного наказания. Или неужто работа была столь хорошей, что уже все вычерпали за несколько месяцев и преступность стала реально снижаться? Конечно, нет. Произошло в очередной раз присущее безразмерному либерализму (как и большевизму) насилие над действительностью, состоялась подгонка фактов реальной жизни под некие абстрактные, заранее заданные схемы (в данном случае либерального толка). Стало сложнее, чем прежде, возбуждать уголовные дела, проводить расследования, избирать при необходимости меру пресечения в виде заключения под стражу и т.д. и т.п.. Как результат, многие преступления остаются невыявленными, преступники неизобличенными, безнаказанными. Криминального зла в реальной жизни не стало меньше, «снижение» преступности является «бумажным», «липовым». Это особенно заметно на примере статистических показателей, характеризующих динамику краж (к слову сказать, самого распространенного преступления, устойчиво составляющего около половины массива регистрируемой преступности). Именно в этой части наиболее ярко проявились негативные последствия неудачных законодательных решений, касающихся как материального (уголовного и административного), так и процессуального (уголовно-процессуального) права.

Невольно возникает вопрос – почему в уголовной политике нынешнего российского государства по сути возобладали либеральные идеи и подходы. Казалось бы ясно, что это происходит как никогда некстати. Сама природа переходного периода, времени неизбежно смутного, богатого на возмущающие воздействия негативного свойства, криминально заряженного, обязывает строить эту политику если не совсем на противоположных, то во многом иных началах. Конечно, при условии, что во главу угла ставится публичный интерес, требующий адекватных мер противодействия набравшему силу преступному миру. Но дело в том, что этот интерес в данном случае просто оказался задвинутым на задворки, некую социальную периферию. В процессуально-правовом плане ситуацию можно представить так, что сторона защиты, обслуживающая клиента(ов) и уже в силу этого играющая в основном на либеральном поле, переигрывает сторону обвинения, призванную отстаивать прежде всего публичный интерес. Обвинение у нас преимущественно государственное. И этим сказано все. Оно осуществляется от имени государства, которое, несмотря на определенные подвижки последних лет, остается слабым по многим статьям, включая ныне очень важную – финансовую. Госпожа Удача все чаще улыбается у нас тем, кто с большими деньгами может, например, не только развалить любое дело (не выиграть в честном поединке, а именно развалить), но и действует в интересующей нас сфере под флагом либерализма по всем остальным направлениям, в частности, на фронте законопроектных работ, при их идейно-пиаровском и ином обеспечении и сопровождении, в ходе лоббирования, парламентских "игр" и т.д. А то, что либералы никогда не были бедными людьми, не нуждается в специальных доказательствах. Либерализм не рядится в ватники, он щеголяет как минимум в дубленках, и не монгольского покроя. Сторонников и пропагандистов либеральных идей напрасно искать в горняцких поселках и общежитиях ткачих, среди кубанских хлеборобов и ненцев-оленеводов… Либеральные ценности создаются, множатся, плодятся, распространяются на чинных заседаниях и собраниях, при свете хрустальных люстр на всякого рода конференциях и симпозиумах (особенно международных), под звон бокалов на великосветских тусовках и презентациях.

Нам могут возразить – а разве так уж плохо, что все или многое решают деньги, во всяком случае лучше с ними, чем без них. Но вопрос, и немаловажный, в том, какие деньги стоят на кону?

Честным трудом в нынешней России могут быть заработаны только очень небольшие деньги, на которые даже адвоката приличного при надобности не наймешь. Большие и очень большие деньги в нынешней России либо откровенно "грязные" (включая отобранные под угрозой оружия или с его применением на большой дороге), либо, как минимум "серые" (выкаченные из недр без расчета со всеми, кому они принадлежат, полученные в конвертике без отражения в платежной ведомости, добытые в обход множества юридических препонов челночным промыслом и т.п.).

"Пробивать" либеральные идеи в обществе, которое ни материально, ни морально не готово их воспринимать и им следовать, можно только с помощью чудес либо больших денег. В чудеса мы не верим, значит остается второе, а оно известно какое. Вот и получается, что главным в определении уголовной политики стали "грязные" и "серые" деньги (за исключением тех небольших средств, которые отпускаются на осуществление этой политики из государственного бюджета, но он тоже, как говорится, не без замечаний – однако это особая тема).

Может ли уголовная политика быть либеральной в принципе – этот вопрос заслуживает отдельного обсуждения. Нельзя исключать того, что в результате его детального рассмотрения окажется все-таки невозможным скрестить ежа (репрессивное по самой своей природе уголовное право) с ужом (либеральными ценностями, даже не гипертрофированными). Возможно иное решение. Но мы пытаемся дать ответ на поставленный вопрос не в общетеоретическом плане, не абстрактно, а применительно к вполне конкретным условиям места и времени (болезненно реформируемой России начала XXI века). И в такой постановке, если внимательно посмотреть правде в глаза, учесть все реалии жизни, надо признать: уголовная политика не может и не должна быть либеральной во время разгула преступности, тогда, когда данная проблема устойчиво занимает первое место в ряду того, что больше всего беспокоит, тревожит население страны (опережая в социологических «рейтингах» даже проблему бедности).

В уголовной политике, как и в любой другой, надо прислушиваться не только к рекомендациям Совета Европы и мнениям зарубежных экспертов, но и к «гласу народа», по возможности избегать конфронтации с ним. К примеру, несомненно, благим делом является отказ развитого гражданского общества и сильного, воистину социального и без каких-либо оговорок демократического правового государства от смертной казни. Но лучше это сделать не в то время, когда по числу регистрируемых убийств далеко не самая крупная по населению страна занимает первое место в мире (более 33 тыс. в год), когда в ней коэффициент этих особо тяжких преступлений на 100 тыс. жителей в два с лишним раза выше, чем в США и в соседней Украине, более чем в 10 раз выше, чем в Чехии и более чем в 100 раз – выше, чем в Китае.

Или, скажем, возможно, настанет время для того, чтобы подумать о либерализации в разумных пределах всей уголовной политики. Но только тогда, когда преступность перестанет быть привычной и грозной повседневностью, начнет трансформироваться в терпимую совокупность «эксцессов», а газеты перестанут писать как о чем-то само собой разумеющемся «о росте, становлении и окончательной победе отечественной организованной преступности над государством и народом».

В базовой сфере жизни – экономике – воинствующие либералы привели нас к августу 1998 года. Это был венец их политики, основанной на пустопорожней болтовне, нежизненных схемах и нереалистических проектах, начисто лишенных благодатной почвы, трезвого расчета и истинного смысла (разве что кроме своекорыстного). И надо крепко озаботиться тем, чтобы российское государство не настиг еще один дефолт – в сфере борьбы с преступностью. Реализм в уголовной политике, как и во всем, позволит последовательно, шаг за шагом решать многочисленные проблемы, накопившиеся здесь, начиная с 90-х годов ХХ века.

Прежде всего должна быть выражена, на самом высоком уровне, ясная и твердая политическая воля, показывающая населению страны, всему мировому сообществу, что российское государство и преступность совместимы лишь как противоположности, полные антиподы. Что, например, не может быть и речи ни о какой "криминальной дипломатии", в соответствии с которой, оказывается, можно пользоваться услугами воров для наведения порядка в общественных местах, пресечения пьяных драк и хулиганства.

Концептуальные положения политики жесткого противодействия преступности, в полной мере адекватного сложившейся крайне острой криминальной ситуации, желательно сформулировать и довести до всеобщего сведения в политико-правовом документе общегосударственного формата и значения, идея и основные позиции которого давно сформулированы. Если его имеющиеся проекты пришлись кому-то не по вкусу в соответствующих инстанциях (например, очередному секретарю Совета Безопасности), сие не значит, что должна быть похоронена сама эта плодотворная идея. Она заслуживает того, чтобы быть реализованной, хотя бы и не с первого захода.

Хотелось бы подчеркнуть применительно к основам государственной политики борьбы с преступностью, что речь вовсе не идет о тотальном закручивании гаек. Скорее, наоборот. В стратегическом плане крайне важно исправить крупную ошибку, допущенную на старте реформ и состоявшую в бездумном разрушении системы криминологической и социальной профилактики. Этот "эксперимент", проводившийся под флагом розово-демократических иллюзий и несбывшихся надежд на всесилие рыночной саморегуляции, оказался неудачным и дорого обошелся народу, стране, которая стала обществом огромных упущенных возможностей в плане противодействия преступности превентивными, предупредительными средствами и методами. О том, что еще не все здесь потеряно, свидетельствует, в частности, опыт некоторых наших партнеров по СНГ. Например, в Украине тоже был аналогичный откат, но там вовремя спохватились и в конце 2000 г. приняли (утвердив указами Президента страны) Национальную программу правового просвещения населения, Комплексную программу профилактики преступности на 2001-2005 годы, которые в целом успешно реализуются.

Наряду с наращиванием усилий по реализации превентивного потенциала общества требуется адекватное реагирование на преступность уголовно-правовыми средствами и методами. В этой связи хотелось бы подчеркнуть, что действующий с 1 января 1997 г. Уголовный Кодекс РФ в основном соответствует реалиям переходного периода, и не нужны никакие резкие движения по его кардинальному реформированию, тем более по подгонке под какие-то абстрактные схемы или навязанные извне рецепты. В УК РФ не только провозглашен, но и достаточно последовательно реализуется в конкретных правовых установлениях, включая определение преступного круга и размер санкций, принцип гуманизма, сердцевину которого составляет обеспечение безопасности человека (ст. 7).

С учетом других концептуальных положений (равенство граждан перед законом, справедливость и т.д.) можно говорить о том, что действующее уголовное законодательство в целом умеренно либерально, чего вполне достаточно, по крайней мере для переходного периода. Конечно, это не значит, что оно вовсе не нуждается в совершенствовании, в том числе в дальнейшей гуманизации. Но изменения уголовного законодательства должны быть подсказаны ходом жизни, а не предустановленными идеологемами. В качестве примера удачных законодательных решений, соответствующих реальным потребностям в совершенствовании защиты общественных отношений уголовно-правовыми средствами можно указать на новую редакцию ст. 38 УК РФ, принятую в феврале 2002 г. И ничего страшного нет в том, что расширение права на необходимую оборону может быть истолковано как акция, соответствующая известной формуле: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Такова реальность. Если государство пока не может обеспечить надежную защиту граждан от преступных посягательств, то оно предоставляет им дополнительные возможности для самостоятельных действий, обеспечивающих такую защиту. С этим нельзя не считаться – такова жизнь.

В российском уголовном (а также уголовно-процессуальном, административном и ином) законодательстве недооцениваются возможности "точечных", ограниченных по действию в пространстве и во времени норм и институтов. А именно такие нормы позволяют адекватно и оперативно откликаться на возникающие криминальные и иные угрозы, их неблагоприятную для общества динамику. Это особенно важно в условиях переходного периода – с его нестабильностью и в такой стране, как Россия – с ее экономической, географической, национально-этнической, конфессиональной и иной неоднородностью. Далеко неоднородна и преступность. В отношении таких ее наиболее опасных проявлений, как организованная, профессиональная, транснациональная, терроризм (особенно международный), вполне уместны нестандартные законодательные установления, отступающие на определенное время, а при необходимости и на определенной территории от обычных, "усредненных" вариантов нормативно-правового регулирования (общепринятых вариантов защиты интересов личности, общества, государства, охраны прав и свобод человека и гражданина, а также других ценностей). По этой части имеется поучительный зарубежный опыт. Например, в Великобритании применительно к ситуациям противодействия североирландским террористам принят закон, позволяющий без судебного решения задерживать подозреваемых на срок до 7 суток. (А у нас может случиться так, что если высоко в горах будет задержан Ш. Басаев, то его при невозможности доставить в срок к судье (скажем, вследствии непогоды) придется, как того требует УПК, освободить через 48 часов). Участились в Великобритании убийства с применением огнестрельного оружия − и правительство без промедления вносит в парламент законопроект об ужесточении наказания за его незаконное хранение. США после 11 сентября 2001 г. вынуждены были пойти на довольно существенные ограничения прав и свобод граждан, исходя из интересов борьбы с терроризмом. Перечень таких примеров можно продолжить. Во всех подобных случаях во главу угла ставятся не либерально-демократические догматы – они на время как бы откладываются в сторону. И это оправдано с учетом обострения тех или иных криминальных угроз, требующих надлежащего реагирования со стороны государства, призванного надежно защищать своих граждан, все общество. В этой связи нелишне напомнить, что криминальная ситуация формируется в первую очередь руками преступников, их деяниями. Как говорится, музыку здесь заказывают они. И общество вправе дать достойный ответ на их вызовы. А государство обязано это сделать. Налицо по сути состояния крайней необходимости и необходимой обороны, в которых могут находиться не только отдельные граждане, но и общество в целом.

В наших условиях само понятие "чрезвычайного" применительно к борьбе с преступностью звучит едва ли не кощунственно, во всяком случае вызывает бурные отрицательные эмоции. Но в принципе чрезвычайные меры, если они предусмотрены законом, тщательно им (а не постановления ЦК ВКП(б) и циркулярами ВЧК - ОГПУ) регламентированы, к тому же разумно ограничены в пространстве и во времени и т.д., могут быть признаны не только допустимыми, но и необходимыми как адекватный ответ на чрезвычайные ситуации, создаваемые действиями преступников. Скажем, по сути, по содержанию ничего шокирующего – избыточно репрессивного, попирающего права законопослушных граждан, ограничивающего их свободы, не было в известном Указе Президента РФ № 1226 от 14 июня 1994 г. "О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности". Предусмотренные в нем меры были в целом соразмерным ответом на угрозы, которые несла набиравшая силу организованная преступность. Но они должны были быть, конечно, установлены законом, а не подзаконным актом. В результате же похожих на бурю в стакане воды "философских" дискуссий (об извечном противоречии в соотношениях формы и содержания) общество было лишено эффективных средств противодействия криминалу, пресечения зла в зародыше, и в значительной мере из-за этого Россия в настоящее время имеет едва ли не лучшую в мире организованную преступность.

И ныне, а также на ближайшую перспективу уголовная политика, как искусство возможного, не может быть застрахована от подобных решений, шагов, диктуемых обстановкой, объективными параметрами криминальной ситуации. Представляется, что российское общество и государство в своем правовом развитии уже достигли уровня, когда чрезвычайные меры противодействия чрезвычайным проявлениям преступности могут осуществляться в рамках законности, не трансформируясь в пресловутую беспредельную чрезвычайщину, имевшую место в нашей многострадальной истории. Например, следовало бы обсудить вопрос о законодательном введении на строго определенный срок (с возможной пролонгацией по решению федерального парламента) подобных мер в уникальном криминальном анклаве, возникшем в Чеченской республике, где в силу ряда обстоятельств многие унифицированные правовые нормы и институты явно не срабатывают.

Конечно, conditio sine qua non переориентации ныне благодушной уголовной политики, во многом основанной на гипертрофированных либеральных ценностях, в сторону подсказываемых ходом жизни непростых подходов и активных системных действий является предварительное решение вопроса о полном, окончательном и бесповоротном очищении самого российского государства от криминальной коросты. Процесс этот, как было принято говорить недавно, пошел. Но еще далеко не доведен до конца, до логического завершения. В частности, государство должно решительно отказаться от услуг людей, запятнавших себя любой, даже косвенной причастностью к криминалу. Невзирая ни на что: ни на хитроумие и самые развитые менеджерские способности, ни на наглость, публично возводимую в добродетель, ни на их пробивные способности и даже петербургское происхождение.

Есть применительно к обсуждаемым проблемам и другая сторона вопроса о кадрах, которые "решают все". И об их ответственности за порученное дело.

Дело в том, что как общая направленность, суть уголовной политики в целом, так и конкретные решения и акции, из которых она складывается в повседневности, вполне персонифицированы. По крайней мере в юридических кругах поименно известны и ее теоретики, идеологи, и те, кто состоит в рабочих группах, комиссиях, работает там над текстами законопроектов, представляет их депутатам, дает официальное толкование, определяет ориентиры для правоприменительной практики и т.п. И надо бы по достоинству оценить уровень профессионализма этих людей, их профессиональную пригодность, способность формировать и претворять в жизнь важную сторону политики огромного государства, находящегося на весьма сложном этапе своего развития. Обсуждая поставленные проблемы, мы не собирались, что называется, переходить на личности. Но некоторые обстоятельства вынуждают нас действовать похожим образом. В "Независимой газете" № 121 от 21 июня 2002 г. было опубликовано интервью с заместителем председателя комитета Государственной Думы по законодательству Е.Б. Мизулиной, представленной читателям в качестве главы рабочей группы по подготовке нового УПК.

Как сказано в редакционной "врезке", новый УПК "выдавит недобросовестных прокуроров". По мнению самой интервьюируемой, в связи с принятием Кодекса "Путин пошел на большой риск, начав именно такую судебную реформу. По всей стране сегодня практические работники по меньшей мере в настороженном состоянии, а очень многие – до 80% (интересно, кто и как считал эти проценты - А.А.) просто в состоянии оппозиции". И далее: "ярким и убедительным свидетельством непрофессионализма прокурорского работника, следователя или судьи является критика нового УПК после его вступления в силу 1 июля… Тех, кто постоянно публично критикует действующий кодекс, нужно дисквалифицировать и увольнять". Вот как обстоит у нас дело с кадровым (и иным ресурсным) обеспечением реализации законов. Получается, что в ногу шагает комитет по законодательству (да и то похоже не весь) и рабочая группа с участием Е.Б. Мизулиной (да и то не все ее участники), а остальные – их даже больше 80 % – не в ногу.

И хочется спросить: кто будет у нас исполнять законы, полный и окончательный смысл которых понятен лишь узкому кругу лиц, вхожих к одному из заместителей Руководителя Администрации Президента РФ? Уж не инопланетяне ли?

А может быть разумнее (и экономичнее) дисквалифицировать и увольнять не 80 % "оппонирующих", а лишь тех, кто творит такие законы, подписывая которые, глава государства вынужден рисковать? (Ведь законотворческое поле – это явно не борцовский ковер!) О том, что реалии жизни нельзя ломать через колено, равно как и о том, что разработчики нового УПК оказались явно не специалистами экстракласса в своем деле, свидетельствуют беспрецедентная по ущербности процедура его принятия и введения в действие, а также первый опыт применения. О некоторых результатах этого опыта мы уже говорили, а процедура была такая, что она, безусловно, достойна занесения в книгу рекордов Гиннеса: два вторых чтения в Госдуме (с полным игнорированием части того, что было принято в первом чтении); принятие закона, включающего 18 разделов и 473 статьи, за один день (это только сам УПК, а еще одновременно был принят закон о введении его в действие); затем – корректировка принципиально важных положений "параллельным законотворчеством" Конституционного Суда РФ, внесение ряда существенных изменений и дополнений еще до вступления Кодекса в силу; наконец – предложения о 60 поправках после нескольких месяцев применения.

При этом с тех, кто разработал такой закон, проталкивал его всеми правдами и неправдами в парламенте, все сходит как с гуся вода. Они не только ни за что не отвечают, а еще проявляют явное неудовольствие действиями "одиозных представителей прокуратуры" (слова из интервью Е.Б. Мизулиной), безапелляционно требуют дисквалифицировать и увольнять всех неугодных им да еще похлопывают по плечу (хоть и виртуально) главу государства, сообщая гражданам о его рисках.

Мы не склонны следовать методам кадровой работы, которые близки сердцу слывущей либералом Е.Б. Мизулиной, но хотели бы отметить, что и упоминавшееся письмо Верховного Суда, во многом дезориентировавшее правоприменительную практику, тоже не мешало бы оценить в персональном, так сказать, разрезе. Под этим письмом стоит несколько странная подпись – "Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации". По-видимому не случайно, ибо спросить вроде бы не с кого: коллегии, да еще судебной, выговора не влепишь, о неполном служебном соответствии не объявишь, целиком ее на "заслуженный отдых" не отправишь. Но ведь письмо сочинял конкретный консультант или референт (или несколько их), как минимум конкретный зам. председателя коллегии визировал, возможно и сам председатель в подлиннике подписал. И разве не вправе мы задаться вопросом: то ли все эти люди ангажированы, то ли в свое время тему курса уголовного права "Субъективная сторона преступления" не освоили, то ли вообще в плане юридической подготовки Бога за бороду явно не держат? В любом случае есть основание задуматься об уровне их профессионализма и компетентности (не настаивая, конечно, на применении радикальных оргвыводов, рекомендуемых Е.Б. Мизулиной).

В заключение еще раз вернемся к самой природе либерализма, не обязательно гнилого, как считалось совсем недавно. Помимо прочего, его опасное свойство – прекраснодушная мечтательность, уводящая от зачастую суровой действительности в мир красивых грез, порой откровенных химер.

Но надо не мечтать, а действовать. Сообразуясь с обстановкой. А она в интересующей нас области такова, что требует решительных и бескомпромиссных, наступательных и жестких (но, конечно, не жестоких) мер противодействия криминалу, сполна воспользовавшегося слабостью государства на протяжении целых 10 лет. В противном случае либеральные заклинания, если они будут определять суть уголовной политики, могут завести общество очень далеко, возможно туда, откуда не будет возврата в лоно цивилизации.


Copyright © 1994-2016 ООО "К-Пресс"