 |
Черные дыры в Российском Законодательстве 2003'1
|
|
|
Проблемы уголовно-правовой регламентации института необходимой обороны
Пархоменко С.В., к.ю.н., доцент, декан факультета
Иркутский юридический институт Генеральной прокуратуры РФ
Нормы права, регламентирующие необходимую оборону, образуют в своей
совокупности межотраслевой (комплексный) юридический институт. В то время как
само право на оборону закреплено в Конституции РФ (ч.2 ст.45), своеобразные
гарантии его реализации предусмотрены в уголовном (ст.37, п. “ж” ст.61, ч.1
ст.108, ч.1 ст.114 УК) и гражданском законодательстве (в частности, в ст.1066 ГК).
Несмотря на известную второстепенность роли уголовного закона в регулировании
общественных отношений в сравнении с другими юридическими режимами, в данном
случае состояние именно уголовного законодательства о необходимой обороне
определяет эффективность применения этого института в целом. Это объясняется
тем, что главный вопрос – вопрос о правомерности обороны, и не менее важный
вопрос – вопрос о ее пределах, связаны с решением проблемы преступности либо
непреступности содеянного, дозволенного в уголовно-правовом смысле поведения,
критерии которого, в отличие от других подобных ситуаций, четко в уголовном
законе не определены.
С принятием Федерального закона РФ от 14 марта 2002 г. № 29-ФЗ “О внесении
изменения в ст.37 Уголовного кодекса Российской Федерации” регламентация
института необходимой обороны в уголовном законодательстве в очередной раз
претерпела изменения: с момента принятия и вступления в силу УК РСФСР 1960 г.
это уже третья попытка усовершенствовать редакцию одного из традиционных
институтов уголовного права. При этом, как показывает анализ законодательных
новелл в этом направлении, все они, начиная с 1994 г., по крайней мере, судя по
комментариям их разработчиков, имеют своей целью повысить эффективность
реализации естественного по происхождению права личной обороны субъектами,
специально на то не уполномоченными государством. И, если до 1994 г. проблемы
применения рассматриваемого института решались на уровне весьма многочисленных
теоретических изысканий, результаты которых время от времени находили свое
отражение в разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР, РСФСР, то с принятием
Федерального закона РФ от 1 июля 1994 г. они стали предметом пристального
внимания именно законодателя. Правда, с активностью последнего, к сожалению,
высшая судебная инстанция заняла пассивную позицию, ограничиваясь с 1984 г. –
года принятия последнего постановления Пленума Верховного Суда СССР по вопросам
необходимой обороны – лишь разъяснениями по отдельным уголовным делам. Это
обстоятельство, по-видимому, можно объяснить только одним: удовлетворенностью
правоприменителя изменениями в законодательной регламентации необходимой
обороны. Удовлетворен ли ими основной адресат ст. 37 УК – потенциальный
обороняющийся? Это по-прежнему вопрос риторический, поскольку ни количество
случаев прекращения уголовных дел за правомерностью необходимой обороны, ни
количество и характер ошибок в этом вопросе на правоприменительном уровне
кардинально не изменились. Стабильно невысоким остается и показатель
социально-правовой активности потенциально обороняющихся.
В оценках новой редакции ст. 37 УК, высказанных в ходе обсуждения ее на
стадии законопроекта, а также представленных на страницах периодической печати
после ее принятия, можно выделить три основные точки зрения: во-первых, полное
отрицание в ней позитивных начал с усмотрением в позиции законодателя
определенных конъюнктурных соображений; во-вторых, ее одобрение с констатацией
того, что наконец-то для обороняющегося созданы условия, когда он “не должен
думать о соразмерности средств защиты характеру нападения, если посягательство
сопряжено с явной угрозой жизни. Его не надо заставлять производить подсчеты:
соразмерна защита нападению или нет. Не пресловутая соразмерность..., а
реальность угрозы – вот единственный критерий, позволяющий принять справедливое
решение”; в-третьих, утверждения о том, что состоявшаяся “реформа института
необходимой обороны, направленная на расширение права граждан на необходимую
оборону, поставила новые правоприменительные вопросы. Что понимать под
“насилием, опасным для жизни” применительно к ст.37 УК? Какое посягательство
будет считаться сопряженным с таким насилием?”
Последняя точка зрения примечательна, пожалуй, двумя обстоятельствами в
рамках дискуссии по рассматриваемой проблеме. Несмотря на то, что высказана
студентом, она прежде всего отражает типичную ошибку считать субъектом
необходимой обороны только “граждан”, в то время как в юридическом смысле
таковым может выступать “каждый” (ч.2 ст.45 Конституции РФ), т.е. любое
физическое лицо, находящееся на территории действия российских законов,
независимо от гражданства, возраста, профессиональной или иной специальной
подготовки и служебного положения. Что же касается новизны главного вопроса,
который поставил А.Афанасьев, то, во-первых, он не нов для института необходимой
обороны, поскольку правоприменителю уже приходилось его решать в период действия
ст.13 УК РСФСР в редакции Федерального закона РФ от 1 июля 1994 г., а,
во-вторых, даже найдя на него более или менее однозначный ответ, судебная
практика, к которой апеллирует автор, не решит главной проблемы: сохраняющейся
недоступности этого решения для основного адресата необходимой обороны –
потенциально обороняющегося. Последний, как и прежде, не имея полной информации
о действительных требованиях к оборонительным действиям, будет “играть с огнем”,
разрешая своими силами конфликт с посягающим.
Учитывая, что нерешенность вопросов, поставленных А.Афанасьевым, послужила
основным аргументом непринятия новой редакции ст. 37 УК и сторонниками первой
точки зрения, более внимательно рассмотрим позитивные отклики на нее, тем более,
что принадлежат они одному из разработчиков данной новеллы.
По мнению Ю.Костанова, одного из немногих положительно оценивших новую
редакцию ст. 37 УК, в отношении посягательств, сопряженных с явной угрозой
жизни, обороняющийся наконец-то (или точнее – в очередной раз, имея в виду
Федеральный закон РФ от 1 июля 1994 г.) избавлен от необходимости думать,
производить подсчеты о соразмерности защиты нападению. Однако так ли это на
самом деле и не заставляет ли законодатель, как и раньше, думать обороняющегося
хотя бы над тем, чему угрожает посягательство и насколько эта угроза реальна?
Как это ни парадоксально, но, сохранивший свою актуальность в отношении всех
других благ (объектов необходимой обороны), этот вопрос с изменением редакции
ст. 37 УК скорее наоборот – более актуализировался и вольно или невольно привлек
повышенное внимание правоприменителя, потому что в “обмен” даже на явную угрозу
жизни человека-обороняющегося предлагается также жизнь, хотя и посягающего, но
человека, т.е благо, оцениваемое с точки зрения правоприменителя (а до него – с
точки зрения уголовного закона) одинаково. И наивно полагать, что в рамках
сложившейся годами психологии правоприменителя начинать оценивать конфликт
обороняющегося с посягающим с оценки правомерности действий первого что-то
кардинально изменится.
Автор полагает, что новая редакция статьи УК о необходимой обороне “привела к
общему знаменателю критерии, которыми руководствуется обороняющийся от
посягательства на жизнь человек и которыми должен руководствоваться
правоприменитель” в такой ситуации. Однако и это, как нам представляется, более
желаемое, чем действительное. И не только в силу названного выше соображения, но
еще и потому, что если, по мнению Ю.Костанова, реальность угрозы жизни (кстати,
не прописанная в законе) является единственным критерием, позволяющим принять
справедливое решение, то последнее в части наличия или отсутствия самой угрозы и
ее реальности по-прежнему остается только за правоприменителем. И это не говоря
о том, что не так просто на практике решается вопрос об определении конкретного
блага, которому угрожает посягательство. В этой связи предусмотренная в ст.37 УК
дифференциация охраняемых благ и соответствующих ей режимов необходимой обороны
может повлечь за собой дополнительную проблему, приоритет в решении которой со
всеми вытекающими правовыми последствиями принадлежит опять же правоприменителю.
Другими словами, то, что по мнению обороняющегося подпадает под признаки
ситуации, описанной в ч.1 ст.37 УК, по мнению правоприменителя вполне может не
подпадать под нее и влечь оценку действий обороняющегося с применением ч.2 ст.37
УК.
Практически во всех комментариях новой редакции статьи о необходимой обороне
содержатся оговорки о том, что эта законодательная новелла не так уж и нова,
имея в виду Федеральный закон РФ от 1 июля 1994 г. Обращает однако на себя
внимание тот факт, что в этих оценках никак не вспоминаются ни отклики на
изменение ст.13 УК РСФСР 1960 г. названным законом, ни более чем двухлетний опыт
применения этой статьи. Между тем, учет этих двух моментов, на наш взгляд, в
определенной мере поучителен даже при том, что ст.13 УК РСФСР в целом отличается
от нынедействующей ст. 37 УК.
При всех “за” и “против” в оценках законодательной новеллы 1994 г.
большинство специалистов отмечали в ней четко выраженную адресованность
нормативного материала о необходимой обороне потенциально обороняющемуся (ч.1
ст. 13 УК РСФСР), в связи с чем он получал большую возможность знать о своих
правах непосредственно из текста самого уголовного закона, а не из актов его
толкования, недоступных и непонятных населению. Говорилось о том, что впервые за
весь советский и постсоветский период была сделана попытка дифференцированного
определения характера причиняемого вреда посягающему в зависимости от
охраняемого обороняющимся блага (ч. 2,3 ст. 13 УК РСФСР). В ней, как признавали
даже сторонники возврата к старому подходу к законодательной регламентации
необходимой обороны, усилилась конкретика в части описания условий, при которых
такая оборона всегда правомерна (ч. 2 ст. 13 УК РСФСР).
На недостатки рассматриваемой новеллы 1994 г. указывали практически все
специалисты: и те, кто оценил ее в целом положительно, и те, кто не увидел в ней
ничего рационального. При этом критике подвергалась именно та часть содержания
ст. 13 УК РСФСР, от реализации которой, казалось бы, можно было ожидать
наибольшего эффекта с точки зрения социально-правового назначения института
необходимой обороны – ч. 2 данной статьи. Правда, если в одной работе А.В.Наумов
совместно с С.И.Никулиным усматривали недостатки новеллы в том, что она
оставляет сомнение в правомерности лишения жизни посягающего при совершении им
преступлений, не сопряженных непосредственно с угрозой жизни, то в другой
А.В.Наумов говорил об этом же с оговоркой: новая формулировка уголовного закона
является шагом назад в понимании превышения пределов необходимой обороны, если к
данной проблеме подойти с учетом традиционного судебного и доктринального
толкования этого института. По-видимому, с этих исходных позиций автор делал и
последующий за этим вывод о том, что “теперь “беспредельная” оборона связывается
только с защитой от посягательств, опасных для жизни”, в то время как ранее
правомерность обороны никогда не связывалась с адекватностью вреда, угрожающего
обороняющемуся и причиненного им. Б.В.Волженкин полагал, что ч.2 ст.13 УК РСФСР
в измененной редакции поставила обороняющегося в “сложное положение, поскольку
обязывала его всякий раз тщательно определять, было ли нападение опасно для
жизни”.
Как видим, отклики на изменение статьи о необходимой обороне в 1994 г. по
сути воспроизводятся в реакции на подобные изменения в 2002 г. И остается только
догадываться о том, почему они не были учтены законодателем в последнем случае.
На стадии подготовки законопроекта о необходимой обороне в 2002 г., к
сожалению, неучтенным остался и практический опыт применения измененной ст.13 УК
РСФСР. Результаты проведенного нами совместного исследования в период действия
этой новеллы говорили о том, что она осталась незамеченной прежде всего ее
основными адресатами. Практически все опрошенные нами даже не знали о различной
правовой оценки действий обороняющегося в зависимости от ценности охраняемых
благ, а 65% из них при наличии преступного посягательства на их интересы (жизнь,
здоровье, собственность) в качестве ответных действий предпринимали такие, как
обращение в правоохранительные органы, полагая недопустимым причинять вред
посягающему; около 72% – считали, что бороться с преступностью (“преступниками”)
путем причинения ему вреда могут только специальные органы и лишь 19% –
добавляли к их числу “простых граждан”. И это, заметим, по истечении трех лет
действия ч.2 ст.45 Конституции РФ 1993 г. и двух лет действия рассматриваемой
новеллы УК.
Приведенные данные можно дополнить и другими: характеризующими деятельность
правоприменителя. Общеизвестно, что статья УК о необходимой обороне сама по себе
применяется крайне редко. До нее если и доходит дело, то, как правило, уже после
рассмотрения конфликта обороняющегося с посягающим с точки зрения статей
Особенной части УК о превышении пределов необходимой обороны либо статей,
предусматривающих уголовную ответственность за убийство, причинение вреда
здоровью. Более того, подавляющее число уголовных дел с вынесением
обвинительного приговора по статьям о превышении пределов необходимой обороны
является результатом “перехода” с основных (85%) или даже квалифицированных
составов убийства и причинения вреда здоровью. О чем это говорит? Опять же
только об одном: оценка конфликта обороняющегося с посягающим начинается с
оценки факта причинения вреда посягающему. По данным Верховного Суда СССР,
опубликованным в начале 80-х годов, т.е. еще в период действия прежней редакции
ст.13 УК РСФСР, по 75% изученных дел данной категории ( по ст.105,111 УК РСФСР)
следствие и суды вообще не рассматривали вопрос об опасности, грозившей лицам,
применившим акт самообороны. Следовательно, во всех этих случаях факт
общественно опасного посягательства – действия инициатора названного конфликта –
так и остался без правовой оценки. И эта тенденция сохранялась и в период
действия измененной редакции ст.13 УК РСФСР, и в период действия ст.37 УК РФ до
внесения в нее изменений в 2002 г. В последнем случае для нее создана (а точнее
– воспроизведена) еще более питательная почва, поскольку правоприменитель сквозь
призму УК никаких иных деяний, кроме преступных, не видит. Для него даже
фактически правомерная оборона – это преступное поведение, связанное с
умышленным причинением вреда, поскольку законодательная формулировка “не
является преступлением …” психологически приводит к тому, что мы доказываем
обратное – “является преступлением”. В результате чего лицу, реализовавшему
право на оборону, приходится защищаться дважды: сначала от общественно опасного
посягательства (зачастую – преступного), а затем от предъявленного к нему
обвинения со стороны того же самого государства, которое до этого в Конституции
ему названное право предоставило.
Какой же должна быть регламентация необходимой обороны в уголовном законе?
Ответ на поставленный вопрос, как нам представляется, зависит от того, какое
социально-правовое значение отводится государством рассматриваемому институту.
Если мы действительно заинтересованы в повышении социально-правовой активности
“каждого” в защите своих прав и свобод всеми способами, не запрещенными законом
(ч.2 ст.45 Конституции РФ), то, очевидно, во-первых, теория уголовного права, а
вслед за ней и законодатель должны признать особый “исключительный” характер
необходимой обороны в числе других обстоятельств, исключающих преступность
деяния, а во-вторых, нормативный материал о необходимой обороне должен быть
понятен и доступен этому “каждому”. Потому что нельзя, четко не обозначив в УК
“правила игры” для обороняющегося с посягающим, ставить первого каждый раз в
положение, когда вопрос о правомерности его поведения в данном конфликте решает
не он сам, а правоприменитель. В этой связи думается, что в оценке ст.13 УК
РСФСР в редакции Федерального закона РФ от 1 июля 1994 г. изначально были
смещены акценты: вместо того, чтобы, увидев рациональное в этой статье,
развивать его дальше, ориентируясь на потенциальных субъектов необходимой
обороны, на страницах юридической литературы дело ограничилось лишь
комментированием этой новеллы под углом зрения сложившейся годами практики
применения ст. 13 УК РСФСР в прежней редакции. А развивать было что: и по форме,
и по содержанию, сделав шаг навстречу субъекту необходимой обороны, законодатель
достаточно определенно описал лишь те условия, при которых возможна необходимая
оборона; в определении же условий ее правомерности подобная определенность
отсутствовала. А именно это важно при принятии решения о реализации права на
необходимую оборону. Законодательными решениями 1994 г. и 2002 г., несмотря на
их несомненную прогрессивность, субъект необходимой обороны действительно
фактически поставлен в ситуацию, при которой он должен не только дождаться
посягательства, но и определить его направленность и выяснить характер
применяемого или угрожающего насилия, т.е. решить вопросы, вызывающие трудности
даже у специалистов. Цена же ошибки для обороняющегося известна – это конфликт
теперь уже с уголовным законом со всеми вытекающими последствиями.
Решать проблему определения в уголовном законе условий правомерности
необходимой обороны можно путем перенесения в него всего накопленного
теоретического материала и практического опыта применения данного института. И
следует признать, что с 1994 г. законодатель избрал именно этот путь
совершенствования статьи о необходимой обороне. Это касается и имеющегося
законопроекта об изменении ст.37 УК посредством указания на то, что, “Не
являются превышением необходимой обороны действия обороняющегося, вызванные
волнением, страхом или испугом вследствие неожиданности посягательства”. Однако,
как мы уже убедились, все эти изменения ориентированы на органы, применяющие
уголовный закон, и для потенциального субъекта необходимой обороны они мало что
дают.
Как это ни парадоксально, но в стремлении усовершенствовать регламентацию
института необходимой обороны в уголовном законе законодатель не решает должным
образом главную проблему – отграничения непреступного от преступного:
правомерную оборону от ситуаций, не подпадающих под состояние необходимой
обороны либо связанных с ее превышением. Сложность и специфичность ее в том, что
обычно в уголовном законе решается проблема другого рода – определения
преступности содеянного. И решается она не иначе как через отражение в нормах
Особенной части УК наиболее типичных признаков того или иного общественно
опасного деяния. И, на наш взгляд, только такой подход в регламентации
необходимой обороны может привести к тому, что будут достаточно определенно
названы границы дозволенного со стороны обороняющегося поведения. Другими
словами, при описании основания необходимой обороны следует говорить не об
абстрактном общественно опасном посягательстве, а о его конкретных проявлениях,
увязывая каждое из них (или его виды) с конкретными типичными по своему
характеру оборонительными действиями. При этом, учитывая, что государство
предоставляет право каждому разрешать конфликт с посягающим формально
уголовно-противоправным способом, необходимо заботиться о том, чтобы этот каждый
мог ориентироваться в используемых в уголовном законе формулировках. Помимо
этого заслуживает внимания опыт зарубежного уголовного законодательства в
регламентации необходимой обороне, когда указание на конкретный вид
посягательства дополняется, во-первых, дифференциацией режима обороны в
зависимости от характера защищаемого блага, а, во-вторых, характеристикой
типичной жизненной ситуации, в которой это благо защищается (в частности,
Франция, США). В этой связи нормативный материал о так называемой
“беспредельной” необходимой обороне (ч.1 ст.37 УК) мог бы быть представлен,
например, в следующей законодательной формулировке:
“Использование любой силы против нападения правомерно для обороны от:
а) причинения смерти или угрозы ее причинения;
б) причинения тяжкого вреда здоровью или угрозы его причинения;
в) сексуального посягательства, сопровождаемого насилием или угрозой его
применения;
г) кражи из жилого помещения, совершаемой в ночное время двумя или более лицами;
д) от разбойного нападения.
Использование любой силы против нападения правомерно также для предупреждения
проникновения в жилое помещение в ночное время путем взлома или насилия”.
Безусловно, названное предложение может обсуждаться и по форме, и по
содержанию. Очевидно однако то, что статья о необходимой обороне должна иметь
своего адресата и начинаться со слова “каждый”, как это имело место в ст.13 УК
РСФСР в редакции Федерального закона РФ от 1 июля 1994 г.
Copyright © 1994-2016 ООО "К-Пресс"
Home
Поиск
Издания
Контакты
