Черные дыры в Российском Законодательстве 2003'2

Home Поиск Издания Контакты k-press.ru


Продолжается подписка на наши издания! Вы не забыли подписаться?

ЧЕЛОВЕК (ФИЗИЧЕСКОЕ ЛИЦО) КАК СУБЪЕКТ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Рагулина А.В., Спасенников Б.А.
Московская Государственная Юридическая Академия
Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова

Основанием уголовной ответственности является совершение общественно опасного деяния, содержащего все признаки состава преступления, которые предусмотрены уголовным законом. Одним из элементов состава преступления выступает субъект преступления, обладающий соответствующими признаками. В отечественном уголовном праве под субъектом преступления понимается человек (физическое лицо), совершивший преступное деяние. Правоведы ряда цивилизованных в правовом отношении стран под субъектом преступления понимают не только лицо физическое, но и юридическое, не только человека, но и животное.

История зарубежного права представляет многочисленные примеры рассмотрения животного как субъекта преступления. По законам зороастризма собака за укушение человека должна быть лишена правого уха, за повторение – левого; если она и после этого не исправится, то ей отрубают хвост, потом, при дальнейшем повторении, – одну, другую лапу и, наконец, лишают жизни. По законам Моисея (постановление 21-й главы Исхода) бык, забодавший человека, побивался камнями. По греческим законам Дракона и Солона производился суд над животным, причинившим смерть человеку, и животное осуждалось на смерть. В Риме император Нума Помпилий установил предавать казни как того, кто нарушил межу, так и тех быков, которыми производилась вспашка. В США (штат Техас) в 1990 году был вынесен смертный приговор собаке по кличке Маркус за неоднократные нападения на людей. Судебная практика прошлого содержит свидетельства того, что существовала даже различная подсудность для животных – домашних, приручаемых (собаки, лошади и др.) и тех, которые «не поддаются власти человека» (насекомые, мыши и др.). Первые подлежали суду светскому, вторые – церковному. Мы полагаем, что при этом суд не рассматривал проблемы вменяемости животных, которых он судил. Так, например, в 1313 году во Франции, в местечке Моази-Ле-Тампля, разъярённый бык, вырвавшийся из стойла, ударил рогами случайного прохожего, погибшего на месте получения травмы. Граф Карл де-Валуа издал повеление об аресте быка и производстве над ним суда. Чиновник графа, проведя следствие (осмотрев место происшествия, тело погибшего, собрав свидетельства очевидцев), приговорил быка к повешению. Казнь была исполнена на месте убийства. В 1497 году свинья, «которая съела подбородокъ одного дитяти» в городе Шароне, была приговорена судом к смерти, «чтобы мясо ея было разсъчато на куски и брошено собакам».

Эти и подобные приговоры были результатом точного исполнения процессуальных норм, общих для животного и человека (животное, причинившее смерть человеку, подвергалось аресту при тюрьме того города, где производился суд; прокурор составлял обвинительный акт, который выслушивался в назначенный день, допрашивались свидетели, и затем суд произносил приговор о виновности и наказании). Использование этих норм доходило до того, что в 1474 году в городе Базель был осуждён на сожжение петух за то, что он «снёс яйцо» и тем самым навлёк на себя подозрение в связи с дьяволом. Судебные разбирательства над саранчой, гусеницами, мышами, крысами, которые наносили вред, убытки посевам, проходившие в церковном суде, особенно католическом, отличались тонкостью исполнения процессуальных норм. Такие процессы имели место в XIV, XV, XVI и даже XVII столетиях. Так, в 1522-1530 годах мыши до того размножились в епископстве Отенском, что опустошили поля и жители стали опасаться голода. Когда обычные средства избавиться от этих животных оказались недостаточными, они обратились с просьбой в церковный суд, чтобы он совершил экскомуникацию мышей. Мыши были приглашены явиться. Первая неявка была обращена против них, и обвинитель потребовал приступить к окончательному решению. Адвокат мышей в числе причин отсрочки вердикта сослался на то, что не все его подзащитные (мыши) получили уведомление о вызове в суд вследствие большого ареала их распространения. Этим доводом он добился второго оповещения, которое было сделано с кафедры каждого церковного прихода. После второй неявки мышей приговор суда состоял из их проклятия и отлучения от церкви. В царствование Франциска I во Франции суд местечка Компьен 9 июня 1566 года постановил: «Выслушав стороны и признавая справедливою жалобу жителей, предлагаем гусеницам удалиться в течение шести дней, в случае же неисполнения сего объявляем их проклятыми и отлучёнными от церкви». Так реализовывался принцип ответственности всякого, причинившего вред.

По мнению Н.С. Таганцева, к компетенции судов духовных главным образом относились те случаи, когда животное являлось источником общественных бедствий (например, истребление посевов): «Испуганное население ввиду грозящего зла прибегало к духовенству, а то, не ограничиваясь молитвами об отвращении или прекращении бедствия, устраивало судбища против нарушителей мира. Наказания в этом случае имели, конечно, характер не материальный: виновным повелевалось оставить местность, назначалось отлучение и анафема их».

На наш взгляд, корни норм, рассматривавших животное как субъект преступления исходят из античной ментальности (на языке римского права ments – ум, душа), для которой животное было одухотворённым существом, живущим той же интеллектуальной и моральной жизнью, что и сам человек. Миропонимание основывалось на том, что животные, окружавшие человека, чувствуют, говорят и действуют так же, как и он. Они были его друзьями и врагами. Животные принимали самое непосредственное участие в жизнедеятельности человека. У некоторых народов допускалось вступление в брак с животным, а у ряда современных – не преследуется скотоложество (это не относится к христианским народам, исходящим в этих ситуациях из книги Левита (глава XX, стих 15). Античная мифология описывает животных, действующих по моральным побуждениям, совершающих благородные или преступные деяния, а подчас по своему уму и великодушию превосходящих и самого человека. Отсюда и происходит, по нашему мнению, взгляд на животное как на существо, способное быть субъектом преступления, закреплённый в законодательствах ряда стран. В повседневной жизни на подсознательном уровне современный человек сохранил представления о некоторой одухотворённости животных, безусловно, в стёртой, ларвированной форме. Например, человек «наказывает» провинившихся животных: кнутом и палкой бьёт лошадь, лягнувшую его; поводком бьёт собаку за неисполнение команды; убивает волка, напавшего на собаку; рукой шлёпает кошку за непослушание; убивает лису, разорившую курятник, и др. При этом он «не наказывает» неодухотворённые предметы: молоток, ударивший по кисти; нож, порезавший палец, и др. Рассмотрение представителей животного мира в качестве субъекта преступления исходит, на наш взгляд, и из канонического права. Обоснование своего предположения мы находим в одиннадцатой главе Евангелия от Марка, рассказывающей об одном из проклятий Христа. Именно проклятие, отлучение и анафема как приговор церковного суда наиболее часто упоминаются правоведами прошлого.

Н.С. Таганцев указывает, что процессы над животными объяснялись взглядом на преступление как на деяние, «оскорбляющее божество и охраняемый им мир». Кроме того, сами процессы имели цель устрашения людей, готовящихся к преступлению. Следует добавить, что памятников древности, доказывающих рассмотрение животных восточными славянами в качестве субъекта преступления, в истории права, правовой археологии нами не найдено. Приводится случай казни при царе Михаиле Фёдоровиче обезьяны, забежавшей в церковь «и произведшей там беспорядок», но обезьяна была казнена без суда, прямо по приказу патриарха.

В современном российском законодательстве животные не признаются субъектами преступления. Они могут рассматриваться лишь в качестве орудий, если их используют в преступных целях. Мы полагаем, что рассмотрение животного в качестве субъекта преступления можно считать физическим вменением при отсутствии вменения нравственного.

Следует исходить из того, что человек – существо многостороннее, многомерное. Он есть продолжение эволюционного ряда. В то же время человек качественно отличается от приматов. Его мозг одухотворен и подчинён высшим целям. Принципиальное отличие человека от приматов состоит в свободном отношении к переживаниям своих физиологических потребностей. Правоведам хорошо известно, что с помощью воли можно блокировать ощущение голода и жажды, преодолеть чувство страха и боли, если это вступает в противоречие с достижением личностно значимых целей. Специфической особенностью человека является наличие у него как бы двойной жизни: внешней, непосредственно наблюдаемой, и внутренней, скрытой от посторонних глаз. Внутренний мир называют также субъективным, подчеркивая тем самым его принадлежность конкретному субъекту, так как воспринимает, мыслит, переживает всегда определенный человек.

Человеческий субъективный мир – это мир сознания и самосознания. Предметом сознания может стать сам человек, его собственное поведение. В сознании человек как бы выходит за пределы самого себя, занимает позицию над ситуацией; открывает смысл своих действий, поступков, поведения. Со смысловой сферой личности связана совесть – внутренний судья, указывающий на подлинный мотив того или иного поступка, его смысл. Человек испытывает муки совести, если совершенный им поступок расходится с его нравственными принципами, представлением о должном. Его внутренняя жизнь осознанна. Человек отдает себе отчет о своих мыслях, целях, поступках. В осознанно волевом поведении он осуществляет власть над собой, подчиняет одни мотивы другим, ставит должное выше желаемого. Фундаментальная характеристика способа бытия человека – его осознанность. Другая проекция человека – это его бытие как субъекта. Речь идёт о способности быть распорядителем деятельности, поведения. Субъективность – категория, выражающая сущность внутреннего мира человека. Субъективный (subjectum) – по буквальному переводу с языка римского права – подлежащий, то есть лежащий в основе. Субъективность имеет имманентную способность, позволяющую человеку быть субъектом (автором, хозяином) своей собственной жизни. Субъектность по своему исходному основанию связана со способностью индивида превращать собственную жизнедеятельность в предмет практического преобразования. Сущностным свойством этого процесса является способность человека управлять своими действиями, планировать способы действий, контролировать ход и оценивать результаты своих действий.

Следует согласиться с В.И. Слободчиковым, Е.И. Исаевым, что становление человека как субъекта той или иной деятельности – процесс освоения индивидом её основных структурных образующих: смысла, цели, задач, способов. Субъект необходимо определить как носителя деятельности, источника активности, направленной на объект. Понимание субъекта связывается с наделением человеческого индивида качествами активности, самостоятельности, способности в осуществлении различных форм деятельности. Человек как субъект способен превращать собственную жизнедеятельность в предмет практического преобразования, оценивать способы деятельности, контролировать ее ход и результаты.

Суммируя вышесказанное, можно заключить, что человек как субъект – это психосоциальная реальность. Субъектом преступления может быть не любой представитель эволюционного ряда, а только психосоциальная реальность, то есть человек.

Исходя из принципа отечественного уголовного права – принципа личной и виновной ответственности, понести её, как мы указывали выше, может только человек как физическое лицо. В 1973 году Европейский комитет по проблемам преступности Совета Европы рекомендовал законодателям европейских стран, к коим по праву относится и Российская Федерация, встать на путь признания юридических лиц субъектами уголовной ответственности за экологические преступления. Институт уголовной ответственности юридических лиц получил законодательное закрепление в ряде государств, например, в Италии, Нидерландах, Финляндии, Дании, Великобритании, Индии, США, Канаде, Франции, Бельгии, Португалии, КНР и др. В некоторых государствах, например, в Германии, Швеции, установлена так называемая квазиуголовная (по сути административно-уголовная) ответственность юридических лиц.

В период феодального права существовала ответственность, определявшая «наказание целых корпораций.., папы мстили отлучением от церкви и проклятиями, по чисто политическим побуждениям, тем городам, местностям и целым народам, которые или держались учений, несогласных с католической догматикой, или оказывали сопротивление их власти. Оружие общих наказаний, падавших на известные местности, употребляли и правители, и даже судьи». В ст. 49 Баварского кодекса 1813 года говорится о том, что если «множество или совокупность членов данной общины, цеха или другой корпорации совершают преступление, то наказуемым субъектом должны считаться отдельные лица, а не община; согласно с сим, имущественные наказания, так же как и возмещение вреда и убытков и также судебных издержек, должны быть взыскиваемы не из имущества общины, а из частного имущества виновных членов. Это правило касается того, что в виде исключения определено в особенных уставах». Этот закон буквально повторён в ст. 71 Ольденбургского кодекса 1814 года, в ст. 56 Ганноверского кодекса. В ст. 44 Гессен-Дармштадтского кодекса дополнительно указано, что если «совершено наказуемое деяние многими или совокупностью общины или другой корпорации, то могут быть наказаны отдельные виновные члены, но не нравственное лицо общины или корпорации».

Принципы личной и виновной ответственности был провозглашён в конце XVIII века во время Великой французской революции. Он вытеснил существовавшее до этого общее представление феодальной эпохи об уголовной ответственности не только за совершение преступления, но и за причинение любых опасных и вредных последствий. Но и после провозглашения этого принципа в ходе военных действий стороны облагали контрибуциями целые народы, накладывали штрафы на города, а в российском уголовном праве существовало «установление ответственности всей общины за несоблюдение тех или других постановлений полицейских». А.Ф. Кистяковский пишет: «Вопрос об ответственности так называемых юридических лиц принадлежит к разряду вопросов, вызывающих некоторое сомнение и возбуждающих вытекающие из его природы недоразумения. Поэтому-то, хотя большинство теоретиков склоняются, и не без солидных к тому оснований, к тому положению, в силу которого юридические лица совершать преступления не могут, и хотя в самой природе их содержится много данных, чтобы дать основание такому положению, но, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы не существовало некоторых признаков, которые, по-видимому, ослабляют силу общего положения или, по крайней мере, дают основание для исключений... Возможно ли серьёзно говорить о суде над юридическим лицом, когда его права и обязанности не связаны с той или другою личностью, когда цель его вполне определена, она выше цели отдельного физического лица?

Каким образом можно говорить о наказании юридического лица, которое есть совокупность общественных отношений? На основании этих соображений теоретики говорят, что юридическое лицо есть лицо фиктивное, отвлечённое понятие, обнимающее целую совокупность общественных отношений, что назначение и цели его не могут быть иные, кроме клонящихся к общему благу, и что преступления, совершаемые в круге этих учреждений представителями их, должны быть отнесены на счёт последних как физических лиц, которые в этом случае действуют, хотя от имени этих учреждений или прикрываясь ими, но вопреки цели и назначению их, что сами эти учреждения ни думать, ни желать, ни совершать что-нибудь противозаконное не могут, что даже представление о совершении преступлений со стороны юридических лиц является нелепым, что определение наказания юридическому лицу, как таковому, во-первых, неизбежно пало бы на невинных лиц, входящих в состав этих учреждений или имеющих к ним соприкосновение, во-вторых, поразило бы и те благие цели, для достижения которых возникло, существует и установлено известное учреждение».

Ещё в конце XIX века Н.С. Таганцев вслед за А.Ф. Кистяковским указывал, что уголовная ответственность юридических лиц допускается в англосаксонской правовой системе, и судебная практика в странах, где она существует, отвергает её и свидетельствует «о многочисленных трудностях и фактической невозможности в полном объёме применять эту норму». По мнению Н.С. Таганцева, вопрос «могут ли юридические лица быть виновниками преступного деяния, могут ли они за учинённое отвечать в уголовном порядке?» решён был «навсегда и притом отрицательно». Неразрешимые вопросы возникают из-за того, что правонарушения юридических лиц не согласуются с понятием преступления как действия и бездействия. В связи с этим не представляется возможным установить причинную связь между ущербом и конкретным деянием юридического лица, не соблюдается принцип запрета двойной ответственности за одно и то же преступление и юридического лица, и его руководителей. Невозможно определить вину в форме умысла и неосторожности, ибо психическое отношение к последствиям у юридического лица обнаружить не удаётся. Автор отмечал: «Безнаказанность юридического лица как идеальной личности отнюдь не освобождает его от ответственности тех его представителей или членов, которые непосредственно выполнили преступное деяние; за оскорбительное письмо, написанное от имени собрания или клуба, отвечают старшины, подписавшие это письмо, а не самый клуб; за подлог, совершённый правлением акционерного общества, отвечают те лица, которые изготовили, подписали или употребили заведомо подложный документ. Уголовная безответственность юридических лиц не исключает их ответственности гражданской, в частности, обязанности вознаграждения за вред и убытки.

Сомнения возбуждают указываемые криминалистами случаи так называемой групповой или массовой ответственности, встречающейся в истории всех законодательств, но и оно устраняется уже тем соображением, что в этих случаях нет речи об ответственности лиц юридических, а имеется в виду проявление виновности толпы, масс, то есть простой совокупности лиц физических, особая форма коллективной вины, разновидность соучастия. Это указание одинаково применимо как к тем случаям, когда ответственность, до смертной казни включительно, применялась ко всем без исключения лицам, бывшим во времени учинения известного преступления в данном месте, доме, деревне, на основании допускавшейся в праве теории предполагаемой виновности (массовая ответственность в тесном смысле), так и к тем, когда при доказанном участии неизвестного числа лиц в преступлении ответственности подвергались не все, а только некоторые по выбору, жребию, случайному порядку. В этих случаях нет юридического лица, привлекаемого к ответственности, а существует лишь совокупность предполагаемых или действительных физических виновников».

Мы позволим себе сделать предположение, что решение Европейского комитета по проблемам преступности Совета Европы было принято с участием или, возможно, под давлением так называемых «зелёных» фракций, представленных в парламентах ряда европейских стран, а следовательно, в Совете Европы. К сожалению, члены движения «зелёных» регулярно демонстрируют правовой нигилизм, их антиобщественные действия имеют отчётливую антиполицейскую направленность. Уступки «зелёным» могут привести к нежелательным правовым последствиям. Ещё более настораживают предложения по уголовной ответственности юридических лиц за хозяйственные преступления, что может обратить в преступников учредителей, акционеров, сотрудников предприятий, не причастных к принятию решений, ведущих к общественно опасным деяниям, более того, позволит освободить от уголовной ответственности виновных. Интересным, на наш взгляд, является то обстоятельство, что инициаторами предложений по уголовной ответственности юридических лиц за хозяйственные преступления являются страны с высоким уровнем организованной преступности, что не может не навести на версию о причастности преступного сообщества к этим инициативам, попыткам уйти от уголовной ответственности виновным. На наш взгляд, уголовная ответственность юридических лиц «растворяется» в дивидендах своих акционеров.

Известно, что в проекте УК РФ, подготовленном Министерством юстиции РФ совместно с Государственно-правовым управлением при Президенте РФ, предпринималась попытка ввести уголовную ответственность юридических лиц. Однако данная попытка была решительно отвергнута большинством правоведов в силу её противоречия фундаментальным принципам (например, личной и виновной ответственности), институтам (например, вины и вменяемости) и основным понятиям (например, сущность и цель наказания) российского уголовного права. Суть введения уголовной ответственности юридических лиц сводилась к усилению для них имущественных санкций, что вполне достижимо в рамках гражданской ответственности.

Согласно п. 1 ст. 18 Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию 1990 года (которая в настоящее время подписана, но не ратифицирована Российской Федерацией) предусмотрено установление уголовной ответственности юридических лиц за преступления, «заключающиеся в активном подкупе, злоупотреблении влиянием в корыстных целях и отмывании доходов, признанных в качестве таковых в соответствии с данной Конвенцией и совершённых в их интересах каким-либо физическим лицом, действующим в своём личном качестве или в составе органа юридического лица и занимавшим руководящую должность в юридическом лице, в процессе:

Конвенция обязывает страны-участницы предпринять необходимые меры для того, чтобы юридическое лицо могло быть привлечено к ответственности тогда, когда «вследствие отсутствия надзора или контроля со стороны физического лица появляется возможность совершения уголовных правонарушений». Поэтому некоторые авторы полагают, что «в связи с ратификацией Конвенции «Об уголовной ответственности за коррупцию» Российская Федерация (если не сделает при этом специальной оговорки) подобно другим европейским государствам (Франция, Бельгия) будет вынуждена отойти от классического принципа уголовного права, предусматривающего ответственность исключительно физических лиц, распространив её на юридических лиц, причастных к совершению ряда преступлений. Если таковое произойдёт, то целесообразно использовать французский вариант: предусмотреть ответственность юридических лиц за строго определённый перечень преступлений, а не распространять такую ответственность на все преступления, предусмотренные уголовным кодексом (бельгийский вариант)».

Следует уточнить, что многие цивилизованные в правовом отношении страны (Швейцария, Испания, Япония и др.) также не разделяют мнение о возможности признания юридических лиц субъектами уголовной ответственности.

Отечественное гражданское право в отличие от уголовного признает субъектами ответственности и юридических лиц. Это объясняется сущностью гражданско-правовых отношений, спецификой целей, которые преследует гражданская ответственность.

Полагаем, что только то лицо может считаться ответственным за преступление, которое было в той или иной степени его творцом. Уголовная ответственность – ответственность персональная. Это положение, безусловно, является принципиальным, отличающим современное общество от феодального, распространявшего наказание не только на виновного, но и на всю семью, позднее – общину.

Рассмотрение юридического лица как субъекта преступления, на наш взгляд, – разновидность физического вменения (совершило деяние предприятие, государство и т.д.), игнорирующего нравственное вменение, то есть отказ от решения принципиального вопроса об участии воли субъекта в совершении известного деяния, запрещённого под страхом наказания.

Исходя из вышесказанного, следует: юридическое лицо не обладает субъективностью, осознанно волевым поведением, не способно осознавать свою вину, нести уголовную ответственность, отбывать наказание, имеющее целью исправление, то есть не может быть субъектом преступления. Суммируя вышесказанное, можно заключить, что субъектом преступления может быть только психосоциальная реальность, то есть человек.

Copyright © 1994-2016 ООО "К-Пресс"